В тени замка

— Как долго вы здесь? — спросила Бонни.

— Почти год.

Бонни ужаснулась.

— Год?

— Да, мне пришлось пробыть здесь так долго. Те женщины, которые сюда приходят, возвращаются к родственникам или находят себе жилье и начинают самостоятельную жизнь. Бросить жестокого мужа — это означает не только уйти из его жизни.

Она взяла Бонни за руку.

— Если бы все было так просто, ты бы давно ушла от Энгуса.

Голос Бонни дрогнул.

— Я думала, что смогу изменить его.

Вошла Салли, жительница Ист-Энда. Она посмотрела на Бонни.

— Ты никого не сможешь изменить, милая, особенно мужчину.

Валери с улыбкой взглянула на Салли.

— Салли — удивительная женщина. Она и Вивьен — единственные, кто ушли из дома и никогда не стремились вернуться.

Салли засмеялась.

— Я просто умерла бы, если бы вернулась. Кроме того, что он бил меня, он просто издевался над детьми. Он заставлял Боба есть одну горчицу, смеялся над ним и называл гомосексуалистом. Однажды я попала в больницу, где мне накладывали на голове швы. Боб был в школе в специальной группе для детей с психическим расстройствами, а моя Мэри лечилась у психиатра. Все знали, что это из-за мужа, но молчали.

Валери обняла Бонни.

— Ты сегодня здесь в первый раз. Мы поможем тебе. Мы изменим твое имя, имена твоих детей, и они смогут ходить в школу под новыми именами. Таким образом, он не сможет найти их.

Бонни покачала головой.

— Он очень умный, Вэл. Он нас выследит.

— Ты абсолютно права. Они идут на все. Он однажды найдет вас, но будем надеяться, что к тому времени у тебя будет достаточно сил, чтобы противостоять.

— Я знаю, что смогу на этот раз. Обещаю. — И она посмотрела на Салли.

— Я помогу тебе, — сказала Салли.

Первая неделя прошла быстро. В веселой теплой атмосфере приюта Бонни поняла, что такое покой. Вэл приходила каждый день к матерям, которые сидели со своими малышами.

— Я не знаю, — однажды сказала Джина. — Гарри звонил ночью и упрашивал меня. Сказал, что если я не вернусь, он убьет себя.

Вэл посмотрела на нее.

— Он бы не позвонил, если бы ты не дала ему номер телефона.

Бонни сидела на полу с пухленькой шестимесячной дочкой Джины.

— Как ты можешь вернуться, если он сломал ручку твоему маленькому Саймону? — спросила она.

Джина заерзала на стуле.

— Я люблю его. Я не знаю, почему он так ужасно относится ко мне, но не могу выбросить его из головы.

— Это потому, что ты сильно увлеклась им, — вступила в разговор Салли. — Мне кажется, что есть два типа женщин. Одни приходят сюда на несколько дней, чтобы проучить своих мужей, а другие, как я, действительно хотят уйти. Я жила с Джо четыре года. Он в точности, как мой отец. Мой отец избивал нас до полусмерти. — Салли посмотрела на Валери. — Мы с Вэл нарисовали генеалогическое дерево для нас с Джо. Эта жестокость наблюдается в пяти поколениях.

— Да, — сказала Бонни, — в истории семьи Энгуса тоже полно жестокости. Такой же была моя мать, но она изменилась. — Бонни замолчала, запутавшись в своих собственных мыслях. Затем сказала: — Вэл, помнишь, вчера ты спросила, что меня держит, почему я с Энгусом, и я ответила, что чувствую иногда, как будто бросаю его — маленького ребенка в толпе? Тогда, возможно, мне надо научиться не относиться к Энгусу, как к обиженному ребенку.

Вэл согласилась с этим.

— Мой друг Сэм говорит, что тот мальчик, которого ты должна лелеять, уже мертв. Все, что сможешь сделать — похоронить его и никогда о нем не вспоминать.

Бонни вздохнула.

— Да, может, он и прав.

Бледная высохшая женщина печально посмотрела на Бонни.

— Как же быть, если я никогда никому не могу показать даже синяки. Кто мне поверит? Мой муж работает в Верховном суде. Какие у меня шансы? Он никогда ко мне даже пальцем не прикасается. Когда он видит, что мне нужны деньги, то приходит в ярость и запирает меня в спальне на несколько дней. Мне нечего есть, я не могу даже сходить в туалет. — Ее худенькие плечи затряслись.

Салли обняла ее.

— Ты права. Синяки и кости заживают, но слова… Они разбивают сердце.

— Он говорит, что я сумасшедшая. — Она подняла лицо и посмотрела на Салли. — Я — сумасшедшая?

— Нет, — засмеялась Салли. — Ты абсолютно здорова.

— Ты решила бросить его, это значит, что ты не сумасшедшая.

— Да, — лицо маленькой женщины прояснилось. — Но мне уже шестьдесят. Раньше я жила ради детей. Все они ходили в престижные школы. Николас учился в Итоне, близняшки — в Эстоне. — Она вздрогнула. — Никому это не нужно. Сейчас они и знать не хотят ни одного из нас.

Бонни почувствовала, как сжалось ее сердце. Лет через тридцать она, может, станет такой же, как эта женщина.

Вэл обратилась к Памелле, симпатичной невысокой девушке:

— У тебя совсем другая история, правда?

Памелла хихикнула.

— Мой Майкл так всегда злится. А сегодня вечером хочет пригласить меня в ресторан.

Вэл вздохнула.

— И, снова, Памелла, дело кончится дракой, затем поедете домой и помирит вас постель.

— Я знаю, — она сморщила нос. — Захватывающе, правда?

Вэл покачала головой.

— Нет. Твои дети издерганы. Не смей, не смей ходить с ним сегодня, как ты сделала в прошлый раз, когда он тут носился, как бешеный. Я хочу, чтобы окна здесь были целыми.