В тени Золушки

Он боялся вздохнуть, пошевелиться и расплескать ту нежность, которую не испытывал прежде ни к кому. Даже к ней. Но теперь, перебирая перепутанные волосы, проводя пальцами по влажной от испарины коже, не мог понять, как жил раньше. Зачем? Почему отпустил ее, как мог не попытаться удержать? Почему так быстро справился с болью после ухода, не услышав того, о чем настойчиво кричало сердце? Задавил, вытравил воспоминания о сиянии ее глаз вот в такие моменты, когда больше никого не существует на свете. Заставил себя не думать о том, как приятна ее тяжесть на груди, касание кожи не лаской, а просто близостью, таким нужным присутствием и неповторимым теплом. И совсем не в сексе было дело. ЕЕ хотел, по-прежнему так сильно, словно и не было этого сумасшествия на сиденье машины, но и понимал, что не тело только жаждет насыщения. Мечтал увидеть из-под опущенных сейчас ресниц тот же доверчивый взгляд, каким когда-то она смотрела на него: трогательный, наивный и полный любви. Но можно ли вернуть утраченное так давно? Стереть годы, оставившие шрамы на сердце? Осторожно тронул тоненький рубец на ладони.

– Я люблю тебя… Останься… со мной.

Он звал не на ночь. И Женя поняла, увидела во все еще темных, преисполненных неуснувшим наслаждением глазах. Но пока у них было только это время. А на другой чаше весов – так много всего, что предстоит еще решить.

– Ты обещал доехать за десять минут.

Вздрогнул, отзываясь на ее слова. Не их хотел услышать, но рассчитывать на то, что следы многих лет растворятся в одночасье, было слишком самонадеянно.

– Даже быстрее, милая. Не хочу выпускать тебя из рук.

* * *

Женя не помнила, в какой момент ее настиг сон. В ванной, под струями теплой воды, когда от желания вкупе с усталостью стали подгибаться колени, и она просто осела на руки Антона? Или позже, уже в постели, где время опять замедлило свой бег, уступая неспешным ласкам? Она то проваливалась в темноту, то опять просыпалась, на ощупь отыскивая его дыхание. Кажется, смеялась в ответ на какие-то слова, которые уже не могла вспомнить. Плакала, лишившись последних сил, но все равно цеплялась за его плечи, будто боясь, что он исчезнет.

А когда утренний свет позолотил комнату, еще долго лежала, не открывая глаз, осторожно поглаживая сплетенные с ее собственными пальцы. Ночь оказалась такой короткой…

Ощутив, как по позвонкам скользнули его губы, тихонько рассмеялась.

– М-м-м?

– Антош… мне даже пошевелиться больно, все тело ноет… И голос осип. А все равно мало… Еще хочу. Я ненормальная?

– Ага… Как и я… – он прикусил кожу на лопатке, умудряясь обнять сразу в несколько местах, будто рук было не две, а гораздо больше. Прижал вплотную, демонстрируя закаменевшее тело. Опять. – Мы оба ненормальные. Но мне это нравится.

И ей нравилось. Так сильно, что хотелось бы забыть обо всем остальном. Но такого права больше не было.

Антон сел в кровати следом за ней, опуская подбородок на плечо.

– Все хорошо?

Было хорошо. Неестественно. Непривычно. Сказочно. И хотелось, чтобы так и осталось дальше. Он ведь сможет ее понять?

– Мне нужно кое-что рассказать тебе, Антош.

Она обязательно найдет слова, чтобы поведать про маленького мальчика, который еще наверняка спит, подтянув под себя коленки и распластав ладошку под пухлой щечкой. Когда откроет глаза, на лице останется след от ручонки, такой же, как он любит рисовать на бумаге, обводя свои пальчики.

– Женя?

Повернулась к нему, встречая встревоженный взгляд и не понимая, почему глаза застилают слезы. Но слова застыли на губах, оборванные коротким, таким неожиданным звонком в дверь.

Глава 19

Этот звонок будто выбил воздух из легких. Она выдохнула, замирая в объятьях Антона, ощущая, как собирается внутри жесткий, колючий ком.

– Женя? Что случилось? Что ты хотела сказать?

– Звонят, Антош… – в испуге перевела глаза от любимого лица на дверь.

Мужчина пожал плечами.

– Я не собираюсь открывать, кто бы это ни был. Никого не звал. Никто не нужен сейчас, кроме тебя. Ну что ты?

Тронул губами виски, отчего-то ставшие влажными. Она не собиралась расстраиваться. Вроде бы не было повода, но слезы не останавливались, затуманивая глаза, щипая солью истерзанный поцелуями рот. Такое нелепое поведение, ничем не обоснованное, но где-то глубоко затаилась еще нерожденная боль, предчувствие гулких и пустых, одиноких дней, мгновений, которые она не сможет даже оплакать. Вцепилась в его ладони, переплела пальцы, пряча лицо на плече. Как бы хотелось удержать, вот так, вцепившись, забрать себе, продлить эту ночь, остатки которой таяли на глазах, проникая в комнату впервые нежеланным светом нового дня и этим оглушительным звоном в дверь.

– Женечка…