В теснинах гор

— Нуцал тоже такой же волк, да только разница в том, что он все-таки свой, — сказал чабан, — тоже три шкуры дерет с нашего брата. Да, Надиршах столько бед принес нам, усеял трупами наши долины, обагрил кровью горы.

— Зато и получил по заслугам, — усмехнулся Магдилав. — Где же он теперь, по какой дороге удирает из наших гор, хотелось бы узнать.

— Должно быть, по Тахинским ущельям, там дороги проходимы, да и нашего брата меньше встретишь, — сказал мельник, который тоже прислушивался к разговору. — Я тут видел, как к речке спускался отряд со стороны Турутли. Видимо, им тоже нелегко пришлось.

— К речке, говорите? — привстал Магдилав. — Пора, друзья, седлать коней своих, подождем в лощине — и за Герей–ханом. С ним у меня особые счеты.

— Как, не отведав моего чурека? — вскочил мельник. — Скоро рассвет. Отдохнули бы еще. Жена! — крикнул он, — Побыстрее накорми гостей, а то я никогда не прощу себе этого!

21

Магдилав удивлялся, как раненые — без рук, ног, без глаз, еле живые люди шутили, рассуждали, говорили о битвах, как об обыденных вещах, и были полны решимости вновь защищать свои родные горы. Как они презирали смерть, смеялись над ней. «Нет, нас победить невозможно», — думал он, и гордость наполняла его сердце.

С такими думами подъезжал он к реке Чиних. Был уже полдень, когда отряд очутился в лощине. Все сразу не поняли, что перед ними. Казалось, до неба возвышалась каменная пирамида. Кони спешились у ее подножья и тревожно заржали. В ужасе замерли горцы. Перед ними была гора из человеческих голов. Закрытые, открытые — детские, женские, мужские глаза смотрели на них. Черные девичьи косы, седые клочья смешались воедино, обагренные кровью.

— Сколько их тут! — прошептал кто-то.

И тут послышался тихий плач женщины. Они не заметили ее, стоящую на коленях, с растрепанными волосами. Ее слезы орошали землю, а перед нею лежала голова мальчика лет десяти; кровь с его лица была вымыта слезами, черные глаза смотрели как живые.

— Вот мой орленок, мой единственный Самед! — причитала женщина, поднимая руки, как два дрожащих лепестка к небу. И она поведала им свою историю.

После гибели брата — Ибрагим–хана поклялся Надиршах отомстить горцам. «Воздвигну гору из голов этих дикарей, — говорил он, — пусть будет славный памятник брату». Приказ шаха гласил — убивать встреченных на пути — детей, стариков, женщин, голову отрубать и складывать в этой лощине. Пусть все знают, что шах держит свое слово. И вот гора стала быстро расти на устрашенье всем.

Бедная женщина рассказала, что сын ее был пастушонком, пас отару овец и однажды в горах встретил отряд шаха. Воины и кони еле передвигались — так измучила их жажда. Схватили они пастушонка и велели привести их к роднику. Но мальчик быстро сообразил, что делать. Повел он вражеский отряд по непроходимой тропинке, по колючим кустарникам все дальше и дальше от родника. Долго бродили персы, пока наконец поняли, что их обманули. Люто били они пастушонка, а потом отрезали ему голову и принесли в лощину.

— Не плачь, мать, — говорил Магдилав. — Сын твой умер, как настоящий горец.

— Я горжусь им, — ответила женщина, — но сердце мое обливается кровью. Он у меня один. Если б возможно было сложить мою седую голову вместо его.

Мать брала голову сына, прижимала ее к груди, целовала мертвые губы. Магдилав отвернулся — слезы застилали глаза. А ведь совсем недавно казалось ему, что уже ничто не в силах заставить его плакать. «Клянусь Аллахом, небом Дагестана, этими горами заплатить врагу сполна за материнские слезы! Пока останется хоть одна капля крови в моих жилах, сила в моих руках, буду мстить, мстить, мстить».

— Благослави, Аллах! — прошептал он и ударил ногами по вспотевшим бокам коня: «Неси меня, мой добрый друг, по следам врага…»

Р1 шли кони по следам отступавшего врага. «Раненый зверь злым бывает», — предостерегал Магдилав своих воинов. И был он осторожен, как барс, издали чуял засаду врага, пронюхивал каждый куст, заглядывал в каждую пещеру.

А совсем близко, впереди пробирался вражеский отряд, прикрывающий Надиршаха. Скверное настроение не покидало шаха. Подолгу сиживал он в своем роскошном шатре, который несли воины. Перебирая четки, закрыв глаза, размышлял: «Полмира завоевал я. Индия, Средняя Азия, монголы — все подо мной. Я так богат, так могуч, передо мной не устоял никто, я стремился овладеть миром, быть богом на земле, и вдруг этот каменный мешок — Дагестан, населенный варварами, как кость застрял у меня в горле. В чем же сила этих диких, необузданных полунищих людей? Они в четвертый раз заставили бежать моих воинов, они убили моего брата Ибрагим–хана, моих лучших военачальников. И теперь вот я сам бегу от них…»

Надир стиснул зубы: «Я еще вернусь сюда, я разобью каменный мешок, каким бы крепким он не был. Я разорю аулы, сровняю крепости с землей. Лучших солдат врага я возьму в свою армию. Остальных уведу, как скот, в Иран, в вечное рабство. Я покажу им, как могуч Надйршах и как надо служить ему…»