В теснинах гор

— Убивай! — закричал Абдулатип. — Ничего от меня не узнаешь, проклятый! — и Абдулатип закрыл глаза, ожидая выстрела. Почему‑то вспомнились ему в эту минуту слова бабушки. Она говорила, что после смерти душа отделяется от тела и улетает к небесам, к душам родных. Может, и его душа встретится скоро с душой бабушки и матери. А тело его партизаны все равно найдут и похоронят. И Атаев обязательно скажет речь на его могиле: «Он славный был партизан, этот Абдулатип, он не испугался мюридов, достойно носил красную звезду, и на могиле его надо высечь звезду». А потом партизаны молча дадут залп из винтовок. И Парида принесет потом цветы на его могилу. А Шамсулвара будет плакать. Бедный Шамсулвара. Кто теперь защитит его от мальчишек? И отец, наверно, тоже будет плакать по нему. Только Издаг будет радоваться его смерти. Остаться бы жить назло ей… Дядя Нурулла говорил: лучше умереть героем, чем жить трусом. Жаль только умереть, досыта не поев шашлыка.

Абдулатип стоял с закрытыми глазами, ощущая на лбу холодный металл маузера. «Чего он медлит? — думал мальчик. — Почему не стреляет?»

— Гусейн, Кара–Караев уже в крепости. Быстрее! — услышал вдруг Абдулатип чей‑то голос.

— Эй, Иса, заставь поговорить этого щенка. А будет по–прежнему упрямствовать — брось через скалу в реку. — Сунув маузер в кобуру, Гусейн вскочил на коня.

Абдулатип открыл глаза. Он увидел спину Гусейна. Мюриды в растерянности бегали по мельнице. «Так вам и надо, — думал Абдулатип. — Это я сообщил Караеву, что Атаев просит его помощи. А вы] от меня ничего не узнали». И вдруг ему стало страшно. Ведь Иса убьет его. Теперь, когда красные наступают и вот–вот будут здесь, ни за что не хочется умирать. Обессиленный Абдулатип уронил голову на грудь.

— Ну–ну, не подумай, что я про тебя забыл, — Иса ударил мальчика сапогом. — Уж я‑то жалеть не буду, щенок.

— Ты сам собака! — Абдулатип сплюнул кровью. — Вот, подожди, придет мой отец, отомстит за меня.

— Ха! Чем испугал! Ему тоже не долго жить осталось А ну, говори, куда тебя Атаев послал? Чей конь у тебя? Говори, щенок. — Удары один за другим сыпались на Абдулатипа. Мальчик уже потерял способность чувствовать их, он был почти без сознания. Упрямство его еще больше бесило Ису. Скрипя зубами, он начал засучивать рукава черкески. — Ну, подожди! Я не таких заставлял говорить. Ты еще узнаешь Ису. — Он, очевидно, решил во что бы то ни стало вырвать признание у Абдулатипа.

Вдруг шум шагов у дверей заставил Ису повернуться. Не успел он прийти в себя, как неожиданно появившийся Хабиб изо всех сил ударил его поперек лица толстой палкой. Мюрид схватился было за кинжал, но Хабиб, не давая ему опомниться, дубасил его по рукам, по груди. Мюрид упал. Абдулатип сделал знак Хабибу: развяжи, мол, меня. Глухонемой закивал, быстро вынул из ножен мюрида большой острый нож и развязал веревку, которой был связан Абдулатип. Потом бросился было к Исе, жестами показывая другу, что хочет зарезать мюрида, но Абдулатип также остановил Хабиба. «Свяжи его», — показал он Хабибу. Мальчики разоружили обессиленного мюрида и связали. Взяв его кинжал и винтовку, ребята бросились вон из дома.

«Иди за мной», — жестом показал Абдулатип Хабибу. И тот послушно пошел за ним вдоль канавы наверх, в сторону кладбища.

Около кладбищенской ограды Абдулатип услышал чьи‑то мужские голоса.

— Мюриды‑то удирают, говорят, Атаеву помощь подоспела, слыхал? — говорил один.

— Слыхал, — отвечал второй.

Абдулатип и Хабиб притаились за кустом. Когда односельчане удалились, Абдулатип, пригнувшись, направился в сторону кладбища, таща за собой Хабиба.

«На кладбище, там, — показывал он, — пулемет есть: та–та», — объяснял Абдулатип. Хабиб кивал, он прекрасно понимал друга.

Пробравшись между могилами, ребята добрались наконец до могилы шейха. Абдулатип хотел было уже войти в часовню, где был спрятан пулемет, но вдруг увидел стоявшую на коленях около памятника старуху. Она молилась. Присмотревшись, Абдулатип узнал мать одного из мюридов.

— Ты проси Аллаха, шейх–Саид, — молила она, — пусть сбережет моего единственного сына от пуль этих гяуров.

Услышав шаги, старуха поднялась, но, увидав Абдулатипа и Хабиба, продолжала молиться.

Ребята незамеченными вошли в часовню, вытащили пулемет и поволокли его на край кладбища. Установили его между памятниками, направив дулом в сторону аула.

«Наши придут, будут из него стрелять», — жестами объяснил он Хабибу.

— Га–га, бу–бу, — радостно кивал глухонемой, счастливый оттого, что тоже будет воевать. Глаза его лихорадочно горели,

21

Дождь перестал, но серые тучи, словно стада овец, еще кочевали по небу. Со стороны крепости не прекращалась стрельба; время от временя слышались и орудийные залпы.

Абдулатип и Хабиб залегли у пулемета между двумя памятникахми.

Отсюда хорошо была видна дорога в аул и ближние к кладбищу дома.

Винтовочная и орудийная стрельба становилась все ближе. «Наверно, партизаны погнали мюридов и подходят к аулу», — думал про себя Абдулатип. По дороге в аул то и дело несли носилки с ранеными и убитыми мюридами.