В тесной комнате

Возможно, я заметила его потому, что он тоже был один. Он сидел в отдалении, позади шумной группы посетителей. Огромным усилием воли я заставила себя отвести от него глаза, но тайком продолжала наблюдать за ним, притворяясь, что читаю меню, начертанное мелом на доске и видное мне через его левое плечо. Он был не из тех, что убивают наповал своей неотразимой внешностью. Он не был похож на голливудского актера. Скорее о нем можно было бы сказать, что во внешности его была некая суровость. Он внушал доверие, и было нетрудно представить, как какой-нибудь неудачник изливает ему свои невзгоды или как женщина рыдает на его широком плече, поверяя ему свои горести.

Трудно было сказать, темно-каштановые у него волосы или черные, но было заметно, что они волнистые. Черты его лица были правильными, но не такими, чтобы привести женщину в экстаз. В определенном смысле они были не лишены приятности, но главное, что он производил впечатление человека доброго и спокойного. И в то же время в нем чувствовалась сдержанная энергия, а в глазах его, когда он обводил ими зал, то и дело появлялся блеск. Разумеется, блеск его глаз можно было бы объяснить очень просто, а именно тем, что он уже успел хорошенько хлебнуть.

Я заказала белого вина, и выбор мой оказался правильным, поскольку это давало мне возможность еще понаблюдать за незнакомцем. Вино мне подали в пластиковом стакане, и это было хорошо, потому что, если учесть ужасное состояние моей нервной системы, с меня стало бы и хлопнуть стакан об пол.

Конечно, я не могла не думать о том, что из-за моего нелепого поведения, по всей вероятности, погибла молодая женщина. Она лишилась возможности радоваться жизни в течение еще нескольких десятков лет. И все это потому, что я не смогла заставить себя произнести всего несколько слов: «Кстати, не трогай этот кекс. Он может быть отравлен».

«Но ведь это был несчастный случай, — пыталась я убедить себя. — У меня не было ни намерения, ни плана убивать ее. В моих действиях, а точнее, в моем бездействии не было ничего преднамеренного». Хоть я и не могла припомнить, чтобы у меня возникала отчетливая мысль об убийстве, какой-то частью сознания я все же понимала, какими могут быть последствия, когда вела ненужный разговор с Люси.

Конечно, я видела выражение лица Марты, когда она смотрела на фруктовый кекс: она была голодна. Я не предложила ей ничего, кроме чая со льдом, а заменитель сахара у нее был свой собственный. В школе на ленч она обычно приносила сырую морковь и сельдерей, кроличью еду. Даже тогда она берегла фигуру. Напряжение, вызванное необходимостью конкуренции во время конкурсов красоты, должно быть, вынуждало ее к тому, чтобы морить себя голодом. И это состояние непреходящего голода постоянно сопровождало ее.

Подсознательно я ведь чувствовала, что в этом заключается опасность. Вдобавок столько лет я злилась на нее, но никогда моя злоба не проявлялась открыто. Только теперь, сидя в баре, я поняла это с полной очевидностью.

Во-первых, я никогда не пыталась обратиться по этому поводу к психоаналитику, а во-вторых, я и себе-то не признавалась в том, что во всех своих неудачах, во всех неприятностях я пыталась обвинить Марту Кокс.

Начиная со школьных времен, я считала, что все зло исходило от Марты. Было ли это правдой или моей фантазией, но во всех своих злоключениях и неудачах я винила Марту. Начиная с ролей, которые не достались мне в школьных спектаклях, и вплоть до потери моего жениха Джеда и моей работы — во всем была виновата Марта. Но на самом деле все было не так просто, потому что уж теперь-то она разрушила мою жизнь по-настоящему, а виновата в этом была я, я одна.

Я убила человека. И теперь двум жизням пришел конец, ее и моей.

Пластиковый стаканчик выскользнул из моей руки. Прежде чем я успела поймать его, сделав резкое движение головой, мой лоб натолкнулся на другой лоб, появившийся невесть откуда.

— Ох! — У меня возникло ощущение, что меня саданули по лбу молотком.

— Ух! — вторил мне молоток.

Мы оба выпрямились. Это был он, тот малый, на которого я обратила внимание.

Прежде чем я успела привести в действие остатки своего здравого смысла, он протянул мне мой пластиковый стакан, из которого не пролилось ни капли вина.

— Пожалуйста.

Он морщился, потирая лоб. Глаза у него оказались зелеными.

— Хороший рефлекс, — сказала я, трогая ушибленный левый висок, чтобы убедиться, что я еще жива.

— Извините меня. Я заметил вас с другого конца зала, и похоже было, что вы немного расстроены.

У него был очень приятный тембр голоса, и все, что бы он ни произносил, казалось значительным и звучало утешительно.

— Вы пьяны или с вами случилось что-нибудь худшее? — В его голосе явно звучало участие.

— Нет. Я просто задумалась… задумалась о… разном.