В тесном кругу

Теперь оставалось только ждать. Весь следующий день тянулся мучительно долго, к тому же у Жюли болел живот. Наверное, нетерпение разбудило уснувшую было боль. От Клариссы, которую можно было считать живой хроникой острова, поступали только жалкие обрывки информации.

— А как Глория?

— Неважно. У нее испортилось настроение. Все из–за господина Хольца и его рояля. Раз уж он привез его сюда, то почему не играет? По крайней мере, так было бы честнее. И вообще он скользкий тип. Хотелось бы знать, что он такое замышляет…

Кларисса совершенно бесподобно копировала словечки Глории и даже ее интонации. Обеих своих хозяек она изучила так хорошо, словно была им родной матерью. И к пересудам Глории прислушивалась вовсе не затем, чтобы шпионить в пользу Жюли, а просто чтобы хоть чуть–чуть отвлечь ее, потому что давно уже догадывалась о ее болезни, и мысль об этом переполняла ее глубокой скорбью. Знала она и о том, что у Хольца поселилась артистка, хотя Жюли ни словом не обмолвилась ей о своем участии в этом деле, как будто стыдилась в нем признаться. Кларисса просто догадалась, что все связанное с господином Хольцем служило Жюли развлечением, следовательно, ее долгом было не упускать ни одной детали.

Жюли не знала, каким путем распространился слух, но он вспыхнул, как вспыхивает от искры сухой кустарник. Уже через несколько часов абсолютно все были в курсе. Никогда еще телефоны не звонили с такой настойчивостью.

— Алло? Вы уже знаете? Вам уже рассказали? Но кто хоть она такая, эта самая Монтано? Мне кажется, я где–то о ней слышала. Это не она снималась в немых фильмах? Алло!

Кое–кто не скрывал обеспокоенности:

— Вы не находите, что это несколько неуместно? Я ничего не имею против Глории, но это не значит, что мы должны превращать «Приют отшельника» в богадельню для столетних старцев. Лично мне это совершенно безразлично, но, так или иначе, будут затронуты общие интересы. Люди станут говорить: «А, «Приют отшельника“? Это нечто вроде дома престарелых!» Это очень неприятно.

Находились и оптимисты:

— Она побудет несколько дней и спокойно уедет.

И пессимисты:

— Еще неизвестно, почему на нее напали. Может быть, охотились именно за ней. Где доказательство, что и сейчас за ней не следят, чтобы снова напасть? Мы можем проститься со своим покоем…

Тут же проявился небольшой клан поклонников и тоже подавал голос:

— Да, Джина Монтано очень немолода, но ведь она по–прежнему знаменита. Она не менее известна, чем Глория. И мы не можем осыпать вниманием одну и выгнать другую.

На что другие возражали:

— А что вы скажете, когда на вас свалятся толпы журналистов, фотокорреспондентов и телевизионщиков? Уж они–то устроят нам веселую жизнь.

Глория хранила среди этого гвалта непроницаемое хладнокровие:

— Я когда–то хорошо знала Джину, а теперь, когда мы обе в возрасте, это нас даже роднит. Конечно, я старше. И потому считаю своим долгом положить конец всем этим разговорам. Это не слишком порядочно. Джина из скромности предпочла приехать сюда инкогнито, о чем я очень сожалею. Ну так вот, я с удовольствием приглашу ее к себе в гости — ее и нескольких моих ближайших друзей.

Две–три особенно недоверчивые соседки даже пытались разузнать у Жюли, насколько можно верить этим заявлениям.

— Как вы считаете, ваша сестра действительно не возражает против присутствия на острове этой женщины? Ведь известно, что характер у нее не сахар, и будет очень странно, если вся эта история не закончится склокой.

— Склокой? — удивлялась Жюли. — Напротив, им есть о чем поговорить между собой. Помяните мои слова: Глория первой будет настаивать, чтобы Джина купила «Подсолнухи».

Это замечание удостоилось долгих обсуждений, так что в конце концов Глория сухо попросила Жюли заниматься своими делами.

— Заметьте, — говорила она, — здесь не продают дома кому попало. Нужно согласие остальных домовладельцев. И меня сильно удивит, если здешнее общество согласится принять такую заметную особу, как Джина.

— Ну а лично ты почему не хочешь? — спросила ее Жюли.

— Я? — взорвалась Глория. — Да мне нет до нее никакого дела! Уж не думаешь ли ты, что я боюсь? Пусть покупает свои «Подсолнухи», если ей неймется! Больше того, я буду настаивать, чтобы никто не смел ей мешать. Если только у нее хватит денег, в чем я сильно сомневаюсь. Она всегда производила много шума, но я не уверена, что ее средства соответствуют ее известности. Доказательство? Ну как же, раз она до сих пор вынуждена работать! Но повторяю: пусть себе покупает «Подсолнухи», и не моя вина, что потом она будет кусать себе локти. А я все–таки приглашу ее в будущий понедельник. Можешь всем сообщить эту новость.

— Меня это не касается.

— Нет, касается! Ты только делаешь вид, что тебе все равно, а сама шепчешься с кем ни попадя на каждом углу! Думаешь, я ничего не знаю? Так что не стесняйся, девочка, продолжай в том же духе! Будешь выходить, поставь мне Сонату Франка.