В тесном кругу

— Плохое здоровье вынуждает жену злоупотреблять снотворным, — извиняющимся тоном поведал он Мюриель.

Прозрачное пояснение, равносильное словам: «По ночам я свободно располагаю собой».

Мюриель были с давних пор знакомы мимолетные связи в роскошных отелях — вспыхивающие и гаснущие в мгновение ока. Право, почему бы и нет? Роже — всего лишь мальчик, непримечательная особь мужского пола; однако тут есть чем поживиться… Это было так соблазнительно… еще один раз… последний… Эта кража станет для нее глотком эликсира молодости. И риска — никакого.

Мюриель уже разработала план. Встав из–за стола, она кончиками пальцев касается виска Роже.

— Завтра, — шепчет она. — Оставьте ключ в своей двери… Да… Зайду к вам на бокал шампанского по–соседски… и только…

Однако ее глаза уже обещали все. Она удалилась как и подобает настоящей леди, но гораздо более взволнованная, чем хотелось бы. В ту ночь она почти не сомкнула глаз. Приключение ее пьянило. Какой подарок судьбы! Она мысленно взвешивала на ладони колье баронессы, примеряла кольца к своим пальцам. Ее трофею придется век вековать в сейфе, но она вновь переживет непередаваемую радость… радость обладания. «Это — мое. У меня еще достало решимости на то, чтобы…» Счастье говорить себе: «На мне рано еще ставить крест. Меня еще можно любить, и я еще способна увлекать…»

Следующий день тянулся бесконечно. Мюриель без труда раздобыла все необходимое, чтобы осуществить свой план. Барон ужинал в одиночестве. Выходя из ресторана, он шепнул Мюриель:

— Она не покидает спальни. Страшное переутомление. До вечера.

Желая успокоить нервы, Мюриель отправилась в казино. Проиграла с сотню франков, так и не сумев отвлечься от одолевавших ее мыслей. Впервые в жизни она испытывала угрызения совести. Как же трогателен этот мальчик в своей неловкой поспешности! По ее наблюдениям, он еще напрочь лишен способности легко переходить от любовного томления к любви. И ради чего она погубит это милое любовное приключение? Ради того, чтобы завладеть несколькими камешками, в которых не сможет показаться в свете до конца дней своих! Она увидит его, бледного, расстроенного. Разумеется, он ничего не скажет. Он не из тех, кто способен открыть жене всю правду. Полиция будет убеждена, что вор забрался в их номер по карнизу. Однако ей придется пережить его откровенное презрение. Не может же она съехать из отеля или пересесть за другой столик. Еще несколько дней они так и будут сидеть визави. И все же Мюриель знала, что пойдет на все: презрение, злобу, оскорбления, ради того, чтобы испытать сладострастное ощущение текущих меж пальцев алмазов, рубинов, опалов… Тут уж она не могла совладать с собой. Как знать, почему ее чаруют блестящие камни? Так повелось еще с детских лет. Может, от нищеты?.. А может, тут что–то другое, понятное только врачу–психиатру? Мюриель приняла решение.

И в одиннадцать вечера, когда поскреблась в дверь номера 127, она уже вновь обрела уверенность в себе. На тумбочке стоял зажженный ночник. Осмелев в царившем полумраке, барон заключил гостью в объятия:

— Благодарю! О, как же я вам благодарен!

— Тсс. Тише…

— Но ведь она спит… Не верите? Пойдите посмотрите.

Схватив Мюриель за руку, он потащил ее через комнату и ванную. Дверь в спальню была открыта. Баронесса спала. Одна рука свисала с кровати. В изголовье лежала раскрытая книга, которую она читала перед сном. Взгляд Мюриель по давней привычке быстро охватил обстановку: стакан, графин, смятая коробочка от снотворного… а на журнальном столике, рядом с парой перчаток и сумочкой, шкатулка… Мюриель позволила отвести себя обратно в спальню, раздеть. Кто бы поверил, что этот маленький барон окажется отличным любовником? Бедняжка! Как же он, должно быть, изжаждался любви при хворой жене! Мюриель отдавалась волнениям почти позабытой страсти. Главное — никаких угрызений совести. Разве ее вина, что он набросился на нее! Подождав из вежливости, она спросила:

— Тебе не хочется пить?

Шампанское стояло наготове в серебряном ведерке. Роже с победным видом извлек пробку и рассмеялся над испугом Мюриель:

— Повторяю, она спит… Хоть из пушки стреляй!

— И все–таки, ступай убедись! Сделай одолжение.