В тесном кругу

На этот раз она плачет уже без кокетства. Oнa действительно очень старая, одинокая и испуганная женщина. Она опирается на плечо Жюли.

— Спасибо тебе, — тихонько говорит она. — Спасибо, что зашла. Да, ты права. Если бы только меня там приняли, у вас. Может быть, там я наконец-то обрела бы покой. Хочешь чашку кофе? Свари сама, ладно? Вон там, возле плиты.

Ее голос больше не дрожит. Она показывает на одну афишу, на которой изображена повозка с американскими первопоселенцами в окружении толпы воинственных индейцев. Джина, придерживая убитого кучера, сжимает в руках винчестер. Это называлось «Зов Запада».

— Видишь, — говорит она, — я уже искала землю обетованную. Тебе сколько сахара?

Присев возле Жюли, она не сводит с нее тревожного взгляда.

— И ты думаешь, что меня примут?

— Приняли же нас с Глорией.

— Вы — другое дело. Вы были уникальными артистками.

— Скажите еще, что мы — ценные экземпляры для коллекции.

— Ах, Жюли, но я-то! С моими приключениями, любовниками, разводами!

— Вот что вас волнует! Глория выходила замуж пять раз, не считая мелких увлечений. Ее жених погиб в Вердене, ее муж-еврей был депортирован, другого мужа убили оасовцы, последний покончил самоубийством, а еще один… Я уже даже и не помню…

— Расскажи, расскажи! — с жадностью набрасывается на нее Джина. — Обожаю, когда мне рассказывают! Разумеется, все были богачи?

— Само собой. Глория всегда знала, где, когда и в кого влюбляться.

— А ты?

— Я?.. Я постаралась заглушить в себе чувства. А потом, я ведь долгие годы провела по санаториям и клиникам. Выбиралась из одной депрессии, чтобы сразу же погрузиться в другую.

— Мама мия! Ужас-то какой! Ну а сейчас ты вылечилась?

— Вылечилась? Если уж вы так хотите знать, то я каждую весну жду, что у меня вырастут новые пальцы. Я жду уже шестьдесят три года.

— Жюли, ты меня убиваешь. А знаешь, несмотря ни на что, ты так бодро выглядишь! Мне стыдно за себя… Значит, ты думаешь, если я перееду к вам, меня хорошо примут?

— С распростертыми объятиями! Ведь для всех остальных мы — что-то вроде редкостных животных. От нас веет джунглями. Представляете, Джина, домашние джунгли, это так интересно! И сейчас как раз продается прекрасная вилла — «Подсолнухи». Стоит, конечно, дорого, но не думаю, что это может вас остановить.

— Нет, не остановит. Еще чашечку? Ты ведь не спешишь?

— Даже если бы спешила, такой чудный кофе стоит того, чтобы задержаться.

— Тогда подожди.

Джина выдвигает ящик стола и достает колоду карт «Таро».

— Подсними!

Со стороны Жюли это не было ни упорство, ни даже настойчивость — скорее нечто вроде развлечения, с известной долей сострадания. Как будто возможный переезд Джины в «Приют отшельника» мог иметь для нее первостепенное значение! Как будто вообще что-нибудь на свете могло иметь первостепенное значение! Но, посмеиваясь в душе над своим планом, она все-таки надеялась на его осуществление. Просто ей хотелось посмотреть, что из этого получится. Так слегка безумный ученый, пренебрегая опасностью, с отчаянной решимостью экспериментирует с веществом, чьи свойства далеко еще не изучены. Ей пришлось немало потрудиться. Она отправила Джине рекламные проспекты, расхваливающие красоты, удобства и прочие достоинства «Приюта отшельника». Она раздобыла внутренний план виллы «Подсолнухи» с расположением комнат, их размером и даже ориентацией по частям света (дело в том, что Джина непременно желала, чтобы ее кровать стояла строго по линии «север — юг»). Она снабдила ее списком домовладельцев с подробностями их биографий. Она даже собиралась составить график частоты преобладающих ветров, поскольку Джина опасалась мистраля. Каждая из этих бумажек подолгу обсуждалась по телефону, а когда Жюли чувствовала, что возникает новая непредвиденная трудность, она без колебаний собиралась и ехала в Канны. Часто от усталости и боли ее буквально сгибало пополам, и тогда она заходила пересидеть приступ в кафе или, если он, на счастье, случался дома, просто забивалась в свое кресло. Иногда ее посещала мысль, что еще совсем не поздно, что операция могла бы ее спасти. У нее еще оставалось право выбора, но дни шли за днями, а она ничего не предпринимала для этого — потому что для себя все уже решила. Однажды утром Глория пригласила ее к себе. Она была как никогда мила.

— Ты сегодня в хорошем настроении. Что это с тобой?

— Ни за что не угадаешь! Садись ко мне. Да, у меня настоящие друзья!

— Расскажи.

— Наша председательша…

— Мадам Женсон-Блеш?