В тяжкую пору

Когда только еще начали подъем, Зиборов со своей группой отправился в колхоз Михайловка — не удастся ли раздобыть продуктов. Теперь от него поступило первое донесение: к 10 часам колхозники привезут вареное мясо, зарезали несколько быков и баранов.

Припекает солнце, и бороться со сном становится невмоготу. Я запахиваюсь в накинутую на голое тело немецкую прорезиненную накидку, кладу поближе маузер.

Засыпаю с неспокойным чувством. Надо, вероятно, проверить посты. Ведь и их тоже могло сморить. Но нет сил открыть глаза, шевельнуть рукой…

Вдруг вижу немца. Вижу совершенно отчетливо. Он стоит ко мне боком. В поднятой руке граната, готов бросить ее в любой момент.

Невольно зажмуриваюсь. Открываю глаза вновь. Немец на том же месте, в той же позе. Прежде чем он успевает ее сменить, я дважды бью из маузера. Вскакиваю с криком:

— Немцы! В атаку!

Голые, с винтовками и гранатами, охваченные яростью, ничего не различая под ногами, мы летим с высотки.

— Бей их!

Крики, брань, выстрелы.

На дороге стоят машины с прицепленными пушками. Сытник размахивается, и граната рвется в кузове головной.

Гитлеровцы в ужасе бегут от голых, грязных, заросших щетиной людей, напоминающих исчадья ада. Еще пять минут назад охваченный звенящей тишиной лес наполнен грохотом и шумом скоротечного боя. В руках у многих красноармейцев немецкие автоматы. Очереди доносятся с разных сторон.

Около меня лежит раненный в бедро молоденький фельдфебель. Сквозь стон он отвечает на наши с Оксеном вопросы. Разбираем лишь отдельные фразы.

Гитлеровцы заметили развешанное на деревьях обмундирование. Не поняли, чье оно. Тем более, что на ветках висели и немецкие кителя, брюки, шинели, так как у многих наших бойцов свое обмундирование истрепалось и они ходили в трофейном. Обер-лейтенант остановил колонну и послал солдата посмотреть, нет ли поблизости хозяев этого тряпья. Потом вдруг, словно с неба слетевшее, голое воинство. Очевидно, из той русской банды, с которой им приказано расправиться. Командование возмущено… и т. д.

Это мы уже слышали. А вот — новость: сегодня утром отправились на поиски по различным маршрутам десять отрядов; каждый — пехотная рота, усиленная артиллерией…

Случается же так на войне! Мы были не готовы к бою, весь лагерь представлял собою спящее царство голых. А поди ж ты, схватка выиграна и почти без потерь с нашей стороны. У нас только четверо раненых. Немцы же оставили нам четыре 37-миллиметровых орудия с запасом снарядов, несколько десятков килограммов взрывчатки, туши мяса. На машине командира роты в новеньком покрытом черной краской металлическом ящике приемо-передатчик. Рычажок влево работает от сети, вправо — от батарей. Чудо — да и только!

Радиоприемник — предмет самых вожделенных наших мечтаний. Сколько раз мы повторяли: достать бы хоть плохонький приемничек, услышать бы Москву, Киев.

Мы не ждем по радио приятных новостей. Ждем одного — истинной правды. Пусть горькой, обидной. Но правды. Правды о судьбе страны, о положении на фронтах. И вот стоит повернуть черный рычажок вправо, загорается разноцветная круглая шкала, по которой ходит тонкая серебристая стрелка.

Сейчас для этого нет ни минуты. Но вечером мы услышим Москву!

Коровкин остается ждать Зиборова, а мы, взорвав две машины и одну пушку, с тремя грузовиками и тремя орудиями идем дальше.

Широкие скаты выдавливают елочки на влажном песке. Но вот начинается чернозем, превращенный ночной грозой в непролазную топь. Приходится сжечь все грузовики. Но орудия не бросаем. Мастерятся лямки, в которые впрягутся бойцы. Распределяется взрывчатка, лотки со снарядами, мясо, буханки хлеба.

К вечеру Зиборов со своими продовольственниками нагоняет отряд. Каждую фразу будто клещами надо вытаскивать из молчаливого, мрачного, кусающего черный ус военинженера. Оказывается, в Михайловке, когда колхозники уже били скот и готовили для нас еду, появились фашисты. Крестьяне пытались уверить немцев, что у них престольный праздник. Те не поверили. Начали обыски. Наскочили на наших не успевших скрыться продовольственников. Отстреливаясь, группа Зиборова отходила к лесу. Двое погибли в перестрелке. Остальные, не солоно хлебавши, догнали отряд.

— Что вам сказал Коровкин, где он сейчас? — поинтересовался я.

— Коровкин показал куда двигаться, а сам с Шевченко и Андреевым решил наведаться в село.

Отряд сделал еще километра два и остановился на отдых в густом кустарнике. Надо было прежде всего заняться батареей. Подобрать крепкого командира, надежные опытные расчеты.

К тому времени у нас уже успели проявить себя люди не из 8-го танкового корпуса, новички, примкнувшие к нам в пути. Один из них — капитан Валиев, командовавший дивизионом в 124-й стрелковой дивизии. Коммунист, награжден за прошлые боевые дела орденом Ленина. Ему и поручили командовать всей артиллерией отряда. Тут же, в темноте, Валиев принялся проверять расчеты, тренировать их. Мы услышали забытую уже команду: «Орудия к бою!».