В тяжкую пору

Нам с Дмитрием Ивановичем в те дни не была достаточно хорошо известна обстановка к югу от Харькова. Между тем в районе Барвенково и Лозовой гитлеровцы ударом под основание обрубили глубоко вдававшийся в их оборону выступ. Наш левый сосед вынужден был бросить часть своих сил не на Харьков, а на деблокирование окруженной группировки советских войск.

Немцы же, не останавливаясь ни перед чем, старались оттеснить нас от Харькова. Они понимали, что если сдадут город, то вряд ли смогут удержать кольцо, охватившее советскую группировку у Барвенково.

На Рогачевского обрушились две пехотные дивизии и одна танковая. Полки Рогачевского откатились за Северный Донец. Правый фланг у нас обнажился.

Южнее Харькова немцы, пробив фронт танковым тараном, стали выходить к Великому Бурлуку. Мы оказались в подкове, южный конец которой того и гляди сомкнется с северным.

Дмитрия Ивановича и меня вызывает маршал Тимошенко. Застаем его в хате под Валуйками. Завернувшись в бурку, он спит на деревянном диванчике. Едва чихнем, просыпается.

— А, дружки, приехали, — и без всякого перехода, словно и не спал только что, — слушайте обстановку.

Мы садимся на бурку, которая так и осталась на деревянном диванчике. Мясистый палец командующего прочерчивает эллипс к югу от Харькова.

— Худо здесь, у Барвенково, — окружил нас немец. Вся авиация там работает… Так-то… Ладно, идемте перекусим. Тогда договорим…

После завтрака я направляюсь к Никите Сергеевичу Хрущеву. Он сидит один в маленькой горенке. Кровать, стол, пара табуреток. Осунувшийся, мрачный. От него узнаю подробности о неудачах в районе Барвенково.

Где-то неподалеку, возможно, на Валуйки, немцы сбрасывают бомбы. Звенят стекла в крестообразной узкой раме.

— Людей подбросим, — обещает Хрущев после того, как я доложил о потерях. А оружия нет. Все шлем на левый фланг… Приказ на отход получили?

Я утвердительно кивнул головой.

— Да, надо отходить за Донец, — продолжает Хрущев. — Не вышло бы, как у Барвенково… Людей сбережем, будет чем вернуть территорию. У него, — Хрущев кивнул на дребезжавшие окна, — здесь очень много сил… очень…

Мы вернулись на позиции, с которых начали наступление. Вернулись в старые окопы и землянки.

Весь июнь прошел в изнурительных боях. Артиллерийские налеты сменялись танковыми атаками, танковые атаки — бомбовыми ударами с воздуха.

Когда я сейчас думаю о весеннем наступлении на Харьков, мне не кажется, что мы так уж безупречно к нему подготовились. На наших картах были нанесены немецкие дивизии и полки, оборонявшиеся по Северному Донцу. Передний край разведали неплохо. Но чем дальше в тыл к гитлеровцам, тем более расплывчатыми, туманными становились сведения о противнике.

Но только ли в этом беда? Не было ли ошибкой само наступление на Харьков в мае 1942 года?

Немцы — это мы знали наверняка — готовились рвануться на восток. Мы опередили их на два дня и натолкнулись на кулак, занесенный для удара. Кулак опустился…

Через год с небольшим на Курской дуге наши войска терпеливо выжидали, пока гитлеровцы перейдут в наступление, стойкой обороной вымотали их и лишь потом неудержимым валом обрушились на врага.

Под Харьковом у нас хватало сил для глубоко эшелонированной обороны. Но для наступления на восемь десятков германских дивизий, поддержанных двумя воздушными флотами, их, увы, было недостаточно.

Надежды, которые внушала весна 1942 года, не сбылись…

6

На этот раз немцы изменили своему правилу. 28 июня они пошли в атаку задолго до завтрака.

Чуть раннее солнце поднялось над степью, разбуженные артподготовкой бойцы увидели впереди немецкие танки.

Удар наносился в стык между армиями Гордова и нашей, по многострадальной дивизии Рогачевского. И дивизия, державшая оборону у Волочанска, на третий день боев оказалась под Волоконовкой.

Армия снова в подкове, северный конец которой у Волоконовки, южный — у Великого Бурлука. В центре полукружья и у Великого Бурлука спокойно. Расчет ясный: «Пусть русские сидят внутри подковы, а мы нажмем с севера, и из подковы получится кольцо».

Чтобы сорвать самоуверенный замысел гитлеровских штабистов, командующий фронтом бросает к Волоконовке танковый корпус теперь уже генерала Хасина. Танки должны ударить по немецкой клешне и выйти к Северному Донцу. Силы для такого удара недостаточны — у Хасина максимум 80 танков, из которых добрая половина старые Т-60 — «трактор с пушкой». Но приказ надо выполнять. Если корпус и не выйдет к Северному Донцу, то, во всяком случае, ослабит угрозу окружения.

Корпус, поступивший в распоряжение Рябышева, должен перейти в наступление вместе со стрелковыми дивизиями правого фланга.

Дмитрий Иванович болен. Вторые сутки не падает температура. Стол с телефоном подвинут к постели.

— Позвони Хасину. Что он там? Я беру трубку, вызываю комкора. Пользуемся нехитрым кодом.

— Письмо от папы получил, — докладывает Хасин, — в десять начну игру. В десять сообщает:

— Играть невозможно, сильный дождь.

Рябышев берет у меня трубку, говорит в открытую:

— Вступайте немедленно в соприкосновение с противником, вот и не будут бомбить…

Хасин божится, что через два часа начнет.