В тихой Вологде

Однако и в деревне жизнь не была спокойной. Новая власть с самого начала пошла в наступление на крестьян, пытаясь отобрать у них значительную часть урожая. Это вызвало стихийные выступления землепашцев по всей России. Ярославское, Тамбовское, Ишимское восстания – это были настоящие крестьянские войны. Для вологодской деревни приезд продотряда грозил голодной смертью. Здесь, на Севере, своего хлеба и так не хватало. Урожайность на Вологодчине всегда была раза в два ниже, чем на Кубани, всего 40–50 пудов с десятины. А земли на каждый двор в среднем 18 десятин. Поэтому зерно, муку приходилось покупать, их привозили на продажу из южных губерний. Чтобы заработать денег, мужикам приходилось кустарничать или идти на заработки, а бабы круглый год ткали или плели кружева. Теперь никаких источников существования, кроме работы на своей земле, у крестьян не стало.

Уже осенью 1918 года действия продотрядов спровоцировали восстания в Никольском и Тотемском уездах, а также в ряде волостей, примыкающих к железнодорожной станции «Шексна».

Летом 1919 года в уездах, окружающих Вологду, действовали вооруженные отряды «зеленых» – крестьян, дезертировавших из 6-й армии, воюющей на Северном фронте. Число дезертиров исчислялось тысячами. Сформировалось и единое руководство отрядами, называвшее себя: Партия защиты крестьянства.

* * *

Зимовал Павел уже в собственном доме. Каким-то чудом он избежал призыва в Красную Армию, видно, сильно молились за него мать и жена. «Ладно, Хитров, гуляй пока», – сказал военком, узнав, что Татьяна вот-вот должна родить. Забрали в армию младшего брата Степана и вместе с другими односельчанами отправили воевать на Северный фронт. Зимой новорожденная дочка умерла от скарлатины, а в марте Павел похоронил свою мать. В родительском доме остался отец с двумя дочерьми – девицами на выданьи и жена Степана с ребенком. Зима была голодной: продотряды выгребли запасы, никого не жалея. Хлеба хватило только до января, потом питались картошкой и брюквой, да и этого было в обрез. Как радовались, когда сошел снег и во дворе стали появляться ростки крапивы, и как вкусны казались крапивные щи. После страшной зимы на Татьяну жалко было смотреть, она исхудала, делала все через силу, от былой бойкости не осталось и следа. Павел опять избежал призыва: он задобрил военкома, отремонтировал ему двуколку, можно сказать, сделал заново: поставил новые колеса, новые рессоры, сиденье, благо, кое-что удалось припрятать, когда мастерская Девяткова потеряла хозяина и стала ничейной.

В июле, поздним вечером, когда Павел только закончил метать сено с воза на сеновал, он увидел во дворе человека в шинели. С удивлением Павел узнал в неожиданном госте своего брата Степана. Через некоторое время они уже сидели в горнице за столом. В солдатской гимнастерке с офицерской портупеей и кобурой, из которой выглядывала рукоятка револьвера, Степан выглядел матерым мужиком, несмотря на свои 22 года. Положив руки на стол и по-отцовски сомкнув их замком, он рассказывал сидящим напротив Павлу и Татьяне:

– Бежали мы с фронта, почти всем взводом ушли. Терпение наше кончилось. У любого человека предел есть. Конечно, голод, холод, вши, но не в том дело. Это все мужик перетерпит. Дело в другом. С кем мы воюем?… Вот как-то под Шенкурском сильно потрепали мы белых. Большой был отряд, покрошили мы их из пулеметов. Потом иду я, смотрю, лежат такие же русские парни, как мы. А есть и совсем молоденькие, еще в школьной форме. Гимназисты, реалисты. В кровище все лежат.

Степан замолк, будто проглатывая застрявший в горле комок, потом продолжал:

– А какие же они враги? Они ведь шли нас освобождать от грабителей – большевиков, а мы их пулеметами…Эх, грехи наши. И будто прозрел я. Вот они-то, большевики, и есть наши враги. С ними мы и будем теперь воевать. Мы ведь давно уже здесь, с месяц будет. В лесных хоромах живем. Там благодать. У нас там все есть, и баня, и прачечная, так что не бойтесь – я мытый, пропаренный. Буду проситься у вас переночевать.

– Конечно, ночуй, о чем тут говорить, – сказала Татьяна. – Я сейчас ужин соберу.

– Погоди, Таня, я тебя прошу: сходи к нам в избу, скажи отцу и Насте, что я здесь. Пусть придут повидаться. Только тихо говори, по секрету. А Насте еще скажи, чтоб взяла мою летнюю одежду: ну, рубаху, порты, да белье – она знает. И, главное, сапоги. Я сам-то боюсь идти. У вас-то хорошо: дом на отшибе, а там меня соседи увидят, да и сестры могут проболтаться.

Степан дождался, пока Татьяна ушла, и стал тихим голосом говорить брату: