В тихой Вологде

Полицмейстер возразил, что никакого антисемитизма в Вологде никогда не было и что адвокаты, аптекари, ювелиры, парикмахеры нисколько не мешают рабочему люду, а вчерашнее негодование толпы было вызвано только тем, что со стороны лиц еврейской национальности прозвучали оскорбления в адрес Царственной особы, которая для русского человека священна.

На это Ильин заявил, что этот Союз они открывают явочным порядком и в утверждении его не нуждаются.

Для обсуждения этого вопроса губернатор Лодыженский пригласил всех гласных городской думы.

– Господа, – сказал он, – я ничего не имею против организации какой-либо охраны жизни и имущества граждан, но вместе с тем не могу допустить участия в ней политически неблагонадежных элементов, которые, судя по представленному мне списку, составляет основную часть вашего Союза охраны.

Однако почти все присутствующие считали участие поднадзорных в такой организации необходимым, мотивируя это, во-первых, отсутствием в городе войск и малой численностью полиции, во-вторых, тем, что поднадзорные – это стойкие и храбрые люди, имеющие оружие и составляющие сплоченную группу, готовую для подавления беспорядка.

Несмотря на возражения губернатора, городская дума на заседании 25 октября 1905 г. утвердила Союз охраны на правах милиции в ведении городской управы. Начальником милиции стал ссыльный большевик Алексей Окулов, а его заместителем – ссыльный эсер Карл Иванович Долгие, мещанин из Минска.

Общая численность милиционеров сначала была двести человек, затем, пополняясь гимназистами и реалистами, доходила до трехсот. На их вооружение городская дума ассигновала из городских средств 2000 рублей. Оружие было, в основном, закуплено в Москве. Это были усовершенствованные винтовки Маузера и Винчестера и пистолеты Браунинга. Ссыльные, уезжая из Вологды после амнистии, увозили оружие с собой и, таким образом, часть его вскоре пропала.

Милиционеры, которые называли себя дружинниками, ходили по городу в вечернее и ночное время, охраняли некоторые дома. Но главную свою роль они сыграли в декабре 1905 года, когда организовывали забастовки рабочих, и позже, в мае 1906 года.

Вернемся теперь к нашему герою, шагавшему по городу. Грохоча по булыжной мостовой, Алексея обгоняли подводы, груженные мешками. На мешках сидели здоровые розовощекие крестьяне и весело перекликались между собой. Алексей помрачнел: «Радуются, сиволапые. Накопили добра, везут продавать». Беспричинная злость овладела им, и не потому, что он как-то по особому относился к крестьянскому сословию, просто у него была такая черта характера: он злился, когда видел, что кто-то радуется. И наоборот, испытывал удовольствие, когда видел, что кому-то плохо.

У Каменного моста Окулов подождал, пока не подошли его товарищи. Все вместе зашли в здание семинарии, стали открывать классы и скликать всех в зал для важного сообщения. Умелый оратор, Алексей стал сразу же говорить речь, призывая прекращать занятия и идти на демонстрацию. Инспектор семинарии вызвал полицию, а пока сам попытался убедить семинаристов выдворить пришедших из здания. Но, увы, семинаристы его не слушались, им явно хотелось вместо скучных занятий подышать воздухом свободы.

В 10 часов прибыл полицмейстер Дробышевский с четырьмя стражниками. Семинаристы притихли, незваных гостей стражники вытеснили на улицу, но Алексею со своим однокашником удалось остаться, спрятавшись среди учащихся. Оставив одного пристава, полицейские ушли, и тут два друга под смех семинаристов набросились на пристава и, не дав ему дотянуться до сабли, затолкали в пустой класс и заперли дверь стулом. Инспектор, красный и испуганный, молча смотрел, как толпа его учеников во главе с наглыми пришельцами вываливает на улицу.

Все пошли к зданию мужской гимназии. Там также быстро и весело удалось прервать уроки и вывести гимназистов на улицу. После этого большая толпа учащихся двинулась по Кирилловской улице (ныне улица Ленина), останавливалась возле магазинов и других торговых заведений и требовала их закрытия. Прошли по Каменному мосту, вышли на Гостинодворскую площадь (ныне улица Мира) и всюду, угрожая разгромом, требовали сворачивать торговлю. Испуганные торговцы закрывали свои заведения.

Алексей привел возбужденную толпу к Народному дому, где их восторженно встречала боевая дружина. На высокое крыльцо поднялся студент Равич, большевик, недавно нелегально приехавший из Ярославля.

– Царская конституция – это подачка, брошенная народу, чтобы его успокоить, – кричал он. – Но мы не смирные овечки, нас не обмануть. Это не конец нашей борьбы, а ее начало. Мы возьмем самодержавие за горло и свергнем его!

Раздались аплодисменты, крики «ура». Все двинулись в сторону Красного моста, направляясь к назначенному за рекой месту маевки, где уже собрался народ. Однако на Гостинодворской площади демонстранты были встречены толпой крестьян, возмущенных закрытием торговли. Слышались крики:

– Беса празднуют, кощунники! А нам что теперь? Домой идти, несолоно хлебавши?

В демонстрантов полетели камни, палки. Алексей выхватил браунинг.