В тихом омуте...

На кухне послышался звон посуды – на пол летели чашки, тарелки; потом грохнулось что-то тяжелое, конечно – керамический чайник, ценная вещь, которую Венька притащила из антикварного; огромные экзотические птицы с китайскими раскосыми глазами, растрескавшимися от времени… Что же ты делаешь, гад?!

– Иди сюда! – истерически заорал Нимотси. – Иди сюда, помоги мне…

…Он сидел посреди кухни, прямо на осколках битого стекла, из его рюкзака было вывалено все содержимое: потрепанный блокнот, видеокассеты, какие-то проспекты и карты, сломанная ручка, огрызок карандаша, пригоршня таблеток, мелкие чужие монеты, которых я никогда не видела раньше; шлеей от рюкзака он перетянул себе ногу – так же, как вчера вечером, на лестнице.

– Ч-черт, не могу попасть! Не могу попасть, мать твою!.. – Он беспомощно тыкал шприц в ногу. Я с ужасом смотрела на него.

– Что глаза вылупила? – злобно спросил Нимотси. – Помоги лучше, ничего не получается – видишь?!

– Что нужно делать? – Я вдруг удивилась своему спокойному голосу, который отрезвляюще подействовал даже на Нимотси.

– Я зажму, а ты найди вену. Вколешь.

– Никогда этого не делала.

– Не труднее, чем в задницу. Давай…

Он стянул шлею еще туже – но это было бесполезно, вены не подавали признаков жизни, не хотели всплывать на поверхность: только бледная, покрытая редкими волосками кожа.

Нимотси сжал зубы и закрыл глаза.

– Ну?!

– Я не могу… Не могу найти.

– Давай! – Костяшки его пальцев побелели от напряжения, и, когда тонкий кожаный ремень надломился и треснул, я увидела одну – тоненькую, нежно-голубую, смирно стоящую – как рыба под толщей льда.

Игла легко прошила кожу, и я выпустила в тело Нимотси содержимое шприца.

Он откинулся на пол – тонким позвоночником на стекло, – вытянул руки и затих.

Я несколько минут бесполезно просидела рядом с ним, а потом начала собирать стекла.

– Мы найдем тебе нарколога. Хорошего…

– Мы? Кто это – “мы”? Наша затворница обросла сестрами во Христе?

"Сестрами” – как в воду глядишь, Нимотси, даром что законченный наркоман”.

– Неважно. Все равно надо что-то делать, иначе кто тебя будет колоть без меня?

– А я уже не буду без тебя, – его голос прозвучал странно весело.

– А если мы их больше не найдем, твои вены?

– Война – фигня, главное – маневры… Буду колоть себя в яйца, как на зоне.

– Ты и это знаешь?

– Я теперь все знаю.

Я подняла с пола черепок – с черепка на меня смотрел грустный раскосый глаз птицы.

– Ты разбил мой любимый чайник. Никакого ответа.

– Вдребезги разбил, а я на него загадала.

– Ты очень удивишься, но, кажется, я разбил все на свете и твою лягушачью жизненку тоже. Я приехал за тобой. Нам нужно сваливать отсюда.

– Куда?

– Куда-куда… В жопу труда! Ты разве не поняла, что я сказал тебе? Все это было правдой. Там, где я работал, убивали людей по-настоящему!

– Не хочу слушать твой бред! – Я закрыла уши, но это не помогло: его тихий голос все равно просачивался в меня.

– Тихое такое местечко, пригород Афин, шикарный вид, частные владения – хрен сунешься, охрана по периметру, бассейн с подогревом… Рожи только наши, восточноевропейские, ты же знаешь, как это делается: “Набираем девушек для работы официантками в лучших барах Европы”, все лучше, чем сидеть без зарплаты и за копейки члены сосать желающим… Лучше, конечно, через Польшу, у них это дело хорошо поставлено. Набирает такое липовое агентство грудастых жопастых малоимущих бабенок и гонит все поголовье через границу по сомнительным ксивам. Сейчас такой бардак… Две югославки были классные, просто ништяк, но наша Юленька все равно лучше… Меня когда Володька Туманов с этими людьми сводил – говорил, просто обыкновенная порнуха… Здорово был упакован.

Вечный студент Володька Туманов был однокурсником Нимотси, потешным альфонсом при зажиточных девушках из хороших московских семей. Он без конца брал академки, тусовался в каких-то клубах и модных московских журналах, сам завел журнал, погоревший через три месяца по причине вялого невкусного эротизма. А теперь, оказывается, стал одним из действующих лиц в жизни Нимотси.

– Никакое не действующее лицо, кондом рваный, шестерка, гад! – бесцветным голосом сказал Нимотси. – Я сам, сам виноват… Не нужно было подписываться” не нужно было тебя втягивать… Но я не знал… Я не знал, я думал – подванивающая работенка, так, разовый вариант, чтобы хоть чуть-чуть приподняться, тоже кино, хоть и отвратное… Я скучал по кино. Господи, как я скучал по кино… Я не знал, что так получится. А когда узнал – поздно было, охрана по периметру.

Я молча собирала осколки и черепки; чтобы вынуть их из-под Нимотси, я осторожно перевернула его – он ткнулся лицом в пол.