В тихом омуте

– А где ее вещи? – спросила я. – Одежда, в которой она была, и украшения?

– Их вам вернут, когда криминалисты закончат осмотр, – пояснила детектив.

– А на ней был браслет?

Морган покачала головой:

– Я не знаю, но вам вернут все, что было на ней.

– Браслет обязательно должен быть, – тихо сказала я, глядя на Нел. – Серебряный браслет с застежкой из оникса. Он принадлежал маме, и на нем была гравировка с ее инициалами. С. Д. Сара Джейн. Она носила его постоянно. Сначала мама, потом ты. – Поймав на себе удивленный взгляд детектива, я поправилась: – Я хотела сказать «она». Нел носила.

Я снова перевела взгляд на тебя, на тонкое запястье с голубыми прожилками вен, на котором ты всегда носила браслет. Мне снова захотелось до тебя дотронуться, ощутить гладкость твоей кожи. Я была уверена, что могу разбудить тебя. Я прошептала твое имя и ждала, как у тебя дрогнут веки, глаза откроются и уставятся на меня. Я даже подумала, не стоит ли тебя поцеловать, чтобы вернуть к жизни, как Спящую красавицу, и невольно улыбнулась, потому что подобное сравнение наверняка бы тебя разозлило. Ты никогда не была похожей на тихую принцессу, которая терпеливо ждет своего принца, – ты была другой. Ты находилась на стороне темных сил, злой мачехи, колдуньи.

Почувствовав на себе взгляд детектива, я поджала губы, чтобы подавить улыбку. Мои глаза оставались сухими, голос не слушался, и заданный шепотом вопрос беззвучно повис в воздухе:

– Что ты хотела мне рассказать?

Лина

На опознание должны были пустить меня. Это я ее ближайшая родственница, ее семья. Это я ее любила. Это я должна была поехать, но мне не разрешили. Меня оставили одну в пустом доме, где было нечего делать, только курить, пока не кончатся сигареты. Я отправилась за ними в магазин – толстая продавщица иногда просит документ, удостоверяющий личность, но я знала, что сегодня она его спрашивать не будет. При выходе из магазина я увидела, как мне навстречу двигается стайка идиоток из школы: Таня, Элли и другие.

При виде них меня затошнило, и я, опустив голову, отвернулась и быстро зашагала в другую сторону, но они меня заметили, окликнули и бросились догонять. Я не знала, что им от меня нужно. А потом они меня обступили, стали обнимать, говорить, как им жаль, и Элли даже сподобилась выжать из себя пару фальшивых слез. Я позволила им выражать сочувствие, обнимать и гладить меня по голове. Вообще-то чувствовать их прикосновения было даже приятно.

Мы шли по мосту, и они предложили пойти к коттеджу Уордов, принять там «колеса», а потом искупаться. Таня сказала, что «это меня встряхнет и позволит расслабиться». Чертова идиотка! Неужели она и впрямь считала, что мне сегодня есть дело до наркоты и купания? Я размышляла, что им ответить, но тут увидела Луизу и, не говоря ни слова, направилась к ней. Помешать мне они не могли.

Сначала я решила, что она меня не слышит, но, догнав, увидела на ее лице слезы и поняла, что она не хочет меня видеть. Я схватила ее за руку. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы она ушла, оставив меня с этими чертовыми гиенами с их напускной жалостью. На самом деле случившаяся трагедия была для них всего лишь развлечением. Луиза попыталась освободиться и сказала, разжимая мои пальцы:

– Извини, Лина, мне очень жаль. Но я не могу сейчас с тобой разговаривать. Просто не могу.

Мне хотелось ей напомнить, что она потеряла дочь, а я потеряла мать. Разве это нас не объединяет? Неужели она и сейчас не может меня простить?

Но я промолчала, а потом появилась эта женщина из полиции, которая вообще не в курсе, и стала спрашивать, из-за чего мы ссорились. Я послала ее подальше и пошла домой.

Я думала, что к моему возвращению Джулия уже будет дома. Ну сколько надо времени, чтобы добраться до морга, увидеть, как с лица убирают простыню, и сказать: да, это она? Джулия же не из тех, кому захочется побыть рядом с ней, взять за руку, погладить, как это сделала бы я.

В морг надо было ехать мне, но меня не пустили.

Я не могу даже слушать музыку, потому что теперь все обретает какой-то другой смысл, которого я раньше не замечала, и становится совсем тяжело. Не хочу все время плакать – от этого заболят грудь и горло, а хуже всего то, что никто не придет на помощь. Просто некому прийти. Я лежала на кровати и курила одну сигарету за другой, пока не услышала, как открылась входная дверь.

Она не стала меня звать. Захлопала на кухне дверцами шкафов, загремела кастрюлями и сковородками. Я ждала, что она поднимется ко мне, но в конце концов ждать мне надоело, от сигарет уже тошнило, и, почувствовав сильный голод, я спустилась сама.

Она стояла у плиты и что-то помешивала, потом повернулась и, увидев меня, вздрогнула от неожиданности. Но это был не невольный испуг – на ее лице застыл страх.

– Лина, – сказала она. – Как ты?

– Ты ее видела? – спросила я.

Она кивнула и опустила глаза.

– Она выглядела… нормально.

– Это хорошо. Мне не хочется думать, что она…

– Нет, нет. Она не была… искалечена.

Она повернулась к плите.

– Ты любишь спагетти по-болонски? Я… я как раз их готовлю.