В тине адвокатуры

Дело было зимой. Марья Астафьевна, после поездки в город, во время которой ее сильно продуло, вернулась домой и слегла. Несмотря на лечение двух городских врачей, приглашенных князем на помощь жившему в имении княжескому доктору, больная не перенесла пятнистого тифа и отдала Богу душу, не благословив даже дочь и не открыв ей тайны ее рождения, так как в виду заразительности болезни Марьи Астафьевны, Шуру, по распоряжению князя, перевели на его половину и не пускали к больной. Она не присутствовала даже на похоронах, с которых князь вернулся мрачнее тучи и прямо прошел в свой кабинет, откуда не выходил десять дней, и лишь после отслуженной на девятый день в зале, в его присутствии, панихиды, с нежностью приласкал одетую в траурное платьице сироту. Жизнь, казалось, вошла в обычную колею. Снова начались ее ежедневные занятия с князем и воскресные — с отцом Петром.

Время шло. Шуре уже минуло одиннадцать лет. Она перечитала без разбору всю деревенскую библиотеку старого князя. На дворе стоял июль месяц. В доме князя было большое оживление, так как с неделю уже гостили: брат Ивана Васильевича — князь Василий, его жена — Зоя Александровна, тринадцатилетний сын Виктор и две дочери, — старшая Соня, ровесница Шуре, и десятилетняя Анюта. Шурочка быстро сошлась с гостившими детьми, обе княжны сделались ее задушевными приятельницами, а Виктор даже почувствовал к ней какое-то обожание.

— Я, мама, влюблен в Шурочку! — по секрету сообщил он боготворившей его матери.

Та засмеялась и прижала его к своей груди.

Оба князя после рассказа княгини об этом эпизоде, да и сама она, много смеялись над этой первой любовью Виктора, и трунили над ним, порой высказывая даже негодование в сердце мальчика за профанацию, как ему казалось, его святого, вечного чувства. Вдруг, однажды вечером, после чая, с князем Иваном сделался апоплексический удар. Через несколько дней, несмотря на старания лечивших его врачей, он повторился. Князь лежал без сознания, и лишь перед третьим ударом он на несколько часов пришел в себя и пожелал видеть брата и невестку.

Они тихо вошли в кабинет и приблизились к постели умирающего. Шурочка, постоянно тайком пробиравшаяся в кабинет больного «дяди», была там, но при их входе незаметно скрылась за ширмы, окружавшие постель.

Князь Иван тихим, прерывающимся голосом передал им свою последнюю волю.

— Все, как и следует по закону, оставляю твоему сыну; а сто тысяч в бумагах, в левом ящике бюро, в конверте, ей…

Князь не договорил — он смолк от видимого утомления. — Побереги ее, Зоя! Она мне… дочь!.. — продолжал князь.

Вдруг лицо его исказилось. С ним сделался третий удар. К утру — его не стало.

Шурочку нашли лежащею у ширм, в бессознательном состоянии, и перенесли в ее комнату. Княгиня, после похорон, вместе со своими детьми, увезла и ее в Петербург.

Князь Василий остался в имении, чтобы привести в порядок дела.

IV Камеристка