В тишине, перед громом

— Это еще не время-с, уважаемый, — отвечал тот. — Иностранцы, те попозже приходят.

— А что, их и вправду много?

— Да грех жаловаться, хватает.

— Больше местные или приезжие бывают?

Старик возился у сервировочного столика.

— А шут их знает, уважаемый, они ж не докладывают, мы не спрашиваем. Наше дело телячье — накрыл, заказ принял, подал, рассчитался — и адью, мусью. Афидерзейн. — В тоне официанта прозвучала горечь.

— Ну, не знаю, не знаю. По-моему, все как раз наоборот. Официант — главная фигура в ресторане. От него все зависит.

— Шутить изволите, уважаемый, — польщенно проговорил старик, водружая на стол жаровню с пламенеющими угольями, на которых в сковородне нетерпеливо кипел жареный лук, коричневела горка жареной картошки, чуть обнажая обильные куски мяса.

— Извольте. Вырезка. Разве ж от нашего брата она зависит?! От шефа-колдуна.

— Как сказать! Само собой, соорудить такую красоту — нужен талант. Но вот что я вам скажу, папаша. — Славин произнес это так, словно наконец, очертя голову, решился высказать давнее, наболевшее, заветное. И высказать именно ему, старому официанту, — Ваш брат может самый лучший деликатес сунуть человеку так, что в глотку не полезет, и может любую котлетку из подошвы преподнести таким манером, что пальчики оближешь. Все дело в том, как подать. Внушение! Гипноз!

— А вы, уважаемый, вижу, б-а-альшой знаток нашего дела. Понятие в вас имеется. Это нынче редкость, особливо среди молодых.

— Воспитание, папаша, воспитание. — Славин многозначительно поднял вилку с куском мяса.

Официант понимающе покачал головой.

Так и питался Славин — с аппетитом, не торопясь, смакуя каждый кусок и приятно беседуя с «папашей». И никому не пришло бы в голову, что этот медлительный гурман напряженно следит за каждым движением Кузьмы Данилыча.

Процедура обеда продолжалась добрых два часа. Допивая кофе, Славин увидел, как за соседний столик усаживается Кирилл. Можно было передавать пост.

Кирилл тоже провел в ресторане около двух часов и тоже ничего подозрительного не заметил.

Они условились вечером дежурить в ресторане вдвоем, только Кирилл должен был прийти попозже. Так и сделали. Героически «кутили» до позднего часа, хотя их уже мутило при одной мысли о еде.

Но все было напрасно.

Ночью дом Кузьмы «охраняли» поочередно: сначала Кирилл с Гришей Лялько, потом Славин с Сергеем Ивановым. Но и ночь прошла спокойно. Утром Кирилл со Славиным встретились вблизи дома официанта.

Кузьма Данилыч не показывался до двух часов дня. Видно, отсыпался. В третьем часу он вышел из дому, нарядный, в белой шелковой косоворотке с вышивкой по вороту, подпоясанной шелковым же витым шнурком с кисточками. Это был тот же и все-таки не совсем тот Кузьма Данилыч, человек из ресторана. Он ничуть не сутулился, казался выше и стройнее, а главное, косоворотка плотно облегала широкие, покатые плечи, и вообще было видно, что мужик он еще хоть куда…

Кузьма Данилыч шел по городу неспешно, беззаботной походкой человека, хорошо поработавшего и желающего на свой вкус использовать положенный по закону отдых. Он заходил в магазины, интересовался торговыми новостями: что, мол, привезли да что ожидают, заглянул на рынок, приценился к сезонному товару — овощам и фруктам, посетовал, что дороговато селяне хотят за свои продукты, расспрашивал «дядькив» про урожай, выпил, ставши в очередь к киоску, кружку холодного пивца, затем Кузьма отправился дальше.

До семнадцати часов все еще было далеко. Сильно парило. В раскаленном воздухе дрожали белые домики, вывески, купы деревьев, окаймлявшие улицу, прохожие, телеги ломовиков, груда арбузов возле лотка… У Славина, который шел по другой стороне улицы с таким расчетом, чтобы в поле зрения был и официант и следовавший позади него Кирилл, заныла раненая рука. «Неужели он так и будет маршировать до самых пяти часов? — подумал Славин. — Хоть бы передохнул, двужильный черт!»

И Кузьма Данилыч, словно услышав внутренний голос Славина, свернул в тенистый запущенный скверик. Выбрав давно не крашенную скамью под пышной шапкой старой липы, он сел, расстегнул верхнюю пуговичку своей косоворотки и с видимым наслаждением откинулся на облупленные перекладины спинки. Кирилл устроился в конце аллейки, а Славину пришлось с извинениями потеснить пожилую пару на скамье посредине аллеи, наискосок от Кузьмы Данилыча.