В тишине, перед громом

Как же быть? Мне, «экономисту» из «комплексной экспедиции», принимать неизвестное лицо в здании ГПУ — нарушение правил конспирации. А с другой стороны — немец, спец, вербовка. Как быть?..

— Ну, так как же, товарищ Каротин? — перебил мои лихорадочные размышления голос дежурного. — Примете? Или на завтра его вызвать к начальнику? Только он говорит, что нарочно ночью пришел.

А, была не была!

— Давайте его сюда.

Спустя несколько минут передо мной стоял молодой человек в прорезиненном плаще. Он мял в руках кепку и смущенно переступал с ноги на ногу, огорченно наблюдая, как с плаща течет на пол вода.

— Ах, мой бог, — виновато сказал он, — я завожу вам сплошная сырость.

— Ничего, не велика беда, — успокоительно проговорил я.

Молодой человек повесил свой плащ и кепку на крючок и повернулся ко мне, расческой приводя в порядок свой аккуратный косой пробор. Ба, знакомое лицо! Не его ли фотографию показывал мне Славин? Ну да, та самая симпатичнейшая физиономия…

— Пожалуйста, садитесь. Вот сюда.

— Я сожалею, — начал посетитель, — что обеспокоил вас так запоздало…

— Запоздало? — встревожился я.

— То есть я хотел сказать «поздно». Но я полагал, что правильно прийти поздно. И когда на улице дождь. Темно и дождь. Я полагал, это хорошо, чтобы меня не видели.

— Да вы не торопитесь. — Я заметил, что он не совсем еще пришел в себя, не освоился с обстановкой. — Успеем о деле. Сейчас нам принесут чаю, согреетесь. — Я позвонил и попросил дежурного раздобыть два стакана чаю, и погорячее. — Давайте сначала познакомимся. Каротин, Алексей Алексеевич.

— Очень рад. Верман, Фридрих… Можно — Фридрих Августович.

Принесли чай, и беседа понемногу пошла.

Покончив с биографией, Фридрих перешел непосредственно к тому, что заставило его прийти в ГПУ.

Несколько дней назад он отдыхал после ночной смены. Кроме него, в квартире никого не было. Позвонили. Незнакомый человек спрашивает товарища Вермана. Фридрих, естественно, пригласил его войти. Гость сразу предупредил, что он в городе проездом, всего на пару дней, торопится и потому сразу перейдет к делу. Его, Фридриха, удивило, что тот поплотнее прикрыл дверь, внимательно огляделся, спросил, есть ли кто-нибудь дома, не слышно ли, когда говорят, соседям.

— Как выглядел этот человек? — спросил я.

— Вы понимаете, — нерешительно отвечал Фридрих, — мне очень трудно описать его внешность. Он не имеет… как это называется… особенных… особенных…

— Особых примет?

— Да-да… Не старый… Лет… лет возле тридцать пять. Очень аккуратный. Когда сел на стул, раньше посмотрел, чистый ли. Очень вежливый. Все время говорил «пожалуйста, спасибо»… Я редко слышал в Россия такое множество вежливых выражений. Он сказал, что недавно был в Германия, в Гамбург, и видел моя фамилия… Отец, мать, брат… Они здоровы и хорошо живут. Я отвечал, что знаю это, потому что они мне регулярно пишут. Но он сказал, что я обязан понимать, что в письмах, которые отправляться через почта, нельзя все писать. Он привез мне письмо от мой отец, где написано такое, которое он не написал в письме с маркой.

— Это действительно было письмо от вашего отца?

— О, да. Я не сомневался. Почерк, и потом там есть такие… такие… ну, маленькие детали. Подробности. Фамильные подробности, которые никто, кроме фамилия, не знает. Отец писал, что тот, кто принесет мне письмо, друг наша семья. Этот друг и его коллеги помогают жить наша фамилия очень хорошо, очень хорошо устраиваться, отец работает на хорошей работе и даже способен посылать мне деньги. Если я буду любезен с его другом. И я должен быть любезен, если я любящий сын. И если я хороший немец. О, это мне не очень понравилось. Я не люблю это слово — «хороший немец». Вы понимаете меня? У нас в Германии очень часто говорят это выражение.

Но «хороший немец» — это на самом деле есть плохой немец. Вы понимаете меня? Особенно сейчас, когда Гитлер… Я хотел знать, что будет дальше. Он отдал мне деньги, три тысячи рублей, и говорил, что и вперед сможет передавать мне деньги от папы. У него есть в Нижнелиманске друзья, и через них он будет передавать эти деньги. Как много друзей у моего бедного папы, подумал я, но ничего не сказал. А мой гость добавлял, что это можно будет делать, если я буду выполнять просьбы… да, его просьбы и поручения. Тут я совсем хорошо понял, что есть мой гость. И я ему сказал, что мало времени, потому что много времени занят на заводе. О, это ничего, говорил он, поручения будут, наверно, тоже на заводе. Но я не хотел.

Я не сумел скрыть досады:

— Это, товарищ Верман, очень благородно, но, пожалуй, вы поторопились.