В тисках Джугдыра

Мы спустились в ключ по крутому склону. Ниже россыпи нас враждебно встретил стланик и захламленная буреломом тайга. Итти стало еще труднее. Но Улукиткан, не теряя нужного направления, с обычной ловкостью пробирался сквозь чащи, обходя промоины, завалы, и у меня постепенно рассеялось беспокойство. Показалось, что ослепление у него было временное, вызванное скорее всего солнечным светом.

За ключом лес оборвался, и мы вышли на марь, широкой полосой протянувшуюся по-над отрогом. Кое-где на ней виднелись одинокие лиственницы, чахлые, горбатые, измученные непосильной борьбою с длительной стужей. Видимое глазу пространство сплошь покрывали черные высокие кочки, словно расставленные в беспорядке цветочные горшки. Старая пожелтевшая трава на кочках свисала, уступив место свежей зелени, уже потянувшейся густой щетиной к солнцу. Это черноголовник. Он раньше всех выбросил свои ростки.

Олени, выйдя на марь, всполошились, уловив запах первой зелени. В это время года они предпочитают черноголовник любому корму.

– Однако, чай пить надо. Вон у той лиственницы должно быть сухо, пойдем туда, – сказал Улукиткан, по-юношески спрыгивая с оленя.

Старик провел караван вдоль кромки леса и уже подходил к лиственнице, но вдруг остановился, стал беспокойно озираться по сторонам. Не понимая, что случилось, я тоже задержался. А старик с необычной поспешностью вскочил на седового оленя и стал тормошить его поводным ремнем, толкать ногами и торопливо проехал дальше, минуя лиственницу.

– Ты что же, Улукиткан, чай пить не хочешь? – спросил я.

– Эко не видишь, место тут худое! – крикнул он мне, скрываясь за перелеском.

«Что тут худого?» – подумал я и стал осматривать лиственницу. Это было старое дерево, толстое, сучковатое, но без каких-либо подозрительных примет. Рядом с ним было сухо, и это место, несомненно, могло послужить нам хорошим приютом. Только на краю леса я увидел несколько полусгнивших пней и обломок дерева, вероятно от долбленой лодки, да остатки костра, уже наполовину покрытого мхом. Видимо, когда-то давно-давно сюда на марь заходили лесные кочевники. Но и в этом я не мог предположить каких-либо дурных примет.

Улукиткан остановил караван сразу за перелеском. Когда я пришел туда, он уже развьючивал оленей.

– Напрасно ушел от лиственницы, лужайка там сухая, без кочек. Чего испугался?

Он вскинул на меня печальные глаза и медленно раскрыл сухие губы.

– Слушай: тому надо бояться, кто плохо видит, а я смотрел шибко хорошо. Там покойник есть. Как ты не заметил? Старики раньше говорили: плохо делать огонь около могилы, стучать топором, топтать землю ногами, нехорошо напоминать умершему о земных делах. Понимаешь?

– Да ведь я, Улукиткан, просмотрел все там, даже признаков могилы нет. Откуда ты это взял?

– Эко смотрел! Слепой, пока не пощупает рукой и не попробует языком, не скажет, что кушает, так и ты, – упрекнул он меня. – Ладно, чай пьем, потом смотреть пойдем…

Я верил в необычайную наблюдательность и прозорливость старика, но на этот раз усомнился. Вместе с тем мне очень хотелось, чтобы Улукиткан оказался прав и сейчас.

Пока он развьючивал оленей и отпускал их на корм, я притащил дров. Вспыхнул костер. Зашумел чайник. Старика не покидало грустное настроение. Заметно уменьшилась его подвижность.

– Как твои глаза? – спросил я осторожно.

– Мало-мало стало лучше, однако, совсем хорошо не будет… Стар я. Скала вон какая крепкая, а время ломает и ее.

– Вечером сделаем примочку. Может быть, глаза у тебя устали и нужен продолжительный отдых. Давай задержимся на Чайдахе дня на два-три, пока совсем не выздоровеешь.

– Что ты, торопиться надо… – решительно возразил он.

Мы закусили медвежьим мясом, напились чаю. Олени разбрелись по кочковатой мари в поисках зеленого черноголовника. Солнце косыми лучами грело тайгу.

– Пойдем смотреть, кто умер, да надо ехать, до ночевки еще далеко, – сказал Улукиткан.

У лиственницы старик остановился, потоптался, посмотрел вокруг и подошел к кострищу. Оживившись, забегали его глаза, чуть слышно зашептали что-то губы, в напряженном раздумье сморщился лоб.

– Люди, которые тут были, шли куда-то дальше, да болезнь надолго задержала их, – сказал он спокойным голосом. – Видишь, какой большой очаг остался, много сгорело в нем дров.

– Почему ты думаешь, что людей здесь задержала именно болезнь? Разве они не могли выбрать это место для длительного отдыха?

– Нет. Ворон далеко летает, однако, селится там, где корм есть. Посмотри, кругом ягеля совсем нет, чем будет тут кормиться олень?

– А разве черноголовник плохой корм?

– Его олень ест только весной, пока он сочный, но все равно оленю каждый день нужен ягель. Да и эвенку тут делать нечего, место плохое: стланик, чаща, россыпь. В такой тайге зверь не держится. Только шибко больной люди могли жить тут, ведь река Чайдах рядом, а там и мясо можно добыть и ягель есть. Теперь понимаешь?

Старик осторожно, как бы боясь нарушить чей-то покой, подошел к пням. Его сухое старческое лицо стало снова сосредоточенным.