В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Белогвардейцы пошли в двух разных направлениях. В селах они выдавали себя за членов каких-то комиссий и даже за агентов уголовного розыска. Опперпут, бежавший отдельно, едва не был задержан уже 18 VI на Яновском спирто-водочном заводе, где он показался подозрительным. При бегстве он отстреливался, ранил милиционера — тов. Лукина, рабочего — тов. Кравцова, и крестьянина — тов. Якушенко. Ему удалось бежать.

Руководивший розыском в этом районе зам. нач. особого отдела Белорусского округа тов. Зирнис созвал к себе на помощь крестьян деревень — Алтуховка, Черниково и Брюлевка, Смоленской губернии. Тщательное и методически произведенное оцепление дало возможность обнаружить Опперпута, скрывшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух «маузеров» и был убит в перестрелке.

Остальные террористы двинулись в направлении на Витебск.

Пробираясь по направлению к границе, Захарченко-Шульц и «Вознесенский» встретили по пути автомобиль, направлявшийся из Витебска в Смоленск. Беглецы остановили машину и, угрожая револьверами, приказали шоферам ехать в указанном ими направлении. Шофер тов. Гребенюк отказался вести машину и был сейчас же застрелен. Пом. шофера тов. Голенков, ими тут же раненный, нашел в себе силы и испортил машину. Тогда Захарченко-Шульц и ее спутник бросили автомобиль и опять скрылись в лес. Снова удалось обнаружить их следы в районе станции Дретунь. Опять-таки при активном содействии крестьян удалось организовать облаву. Пытаясь пробираться через оцепление, шпионы-террористы вышли лесом на хлебопекарню N. полка. Здесь их увидела жена краскома того же полка тов. Ровнова. Опознавши в них по приметам преследуемых шпионов, она стала призывать криком кр-скую заставу. Захарченко-Шульц выстрелом ранила ее в ногу. Но рейс английских агентов был закончен. В перестрелке с нашим кавал. разъездом оба белогвардейца покончили счеты с жизнью. «Вознесенский» был убит на месте. Шульц умерла от ран через несколько часов.

Найденные при убитых террористах вещи подвели итог всему. При них, кроме оружия и запаса патрон, оказались английские гранаты системы «Лемана» (на подводе, которую террористы бросили во время преследования за Дорогобужем, найдены тоже в большом количестве взрывчатые вещества, тождественные с обнаруженными на М. Лубянке), подложные паспорта, в которых мы с первого же взгляда узнали продукцию финской разведки, финские деньги и, наконец, царские золотые деньги, на которые видимо, весьма рассчитывали беглецы, но которые отказались принимать советские крестьяне.

У убитого Опперпута был обнаружен дневник с его собственноручным описанием подготовки покушения на М. Лубянке и ряд друг, записей, ценных для дальнейшего расследования ОГПУ[333].

Во врангелевском лагере реакция на версию, обнародованную в официальном советском коммюнике, была молниеносной. Уже 5 июля Шатилов писал Врангелю:

Ты, вероятно, читал об убийстве Захарченко, Стауница и Ланго-вого. Сведение это лишь подтверждает предположения о том, что большевики решили еще раз использовать этих же лиц, но под другими же именами. Кроме того выясняется, что Захарченко была также в составе шайки предателей.

Есть лица, которые верят заметке, но мне что-то кажется обратное[334].

Корреспондент с готовностью с ним согласился:

Для меня также несомненно, что заметка, помещенная в Советской прессе, касательно убийства Захарченко, Опперпута и Вознесенского, имеет определенной целью законспирирование этих лиц[335].

Характерно, что обвинение в провокации предъявлено здесь не только одному Опперпуту, этому патентованному, в глазах наблюдателей-современников, «советскому сверх-Азефу», но распространяется на всех трех участников операции. И если можно не удивляться тому, что оно приложено и к М. В. Захарченко, учитывая всегдашнее отрицательное отношение врангелевского круга к ней, то замечательна ошибка Шатилова, отождествившего незнакомую ему кличку Вознесенский с Ланговым — с фигурой, известной ему через Арапова, а с другой стороны, упомянутой и в разоблачениях Опперпута в гельсингфорсских газетах и в Сегодня. Врангель, со свойственной ему осторожностью и взвешенностью суждений, не принял шатиловскую расшифровку этого имени, но нисколько не поколебался солидаризироваться с его общей трактовкой события: все три московских эмиссара Кутепова — чекисты-провокаторы; попытка взрыва — чистая выдумка, розыгрыш, блеф; «убийство» участников покушения — мистификация.