В той стране

Грянула музыка. Из репродукторов пролилось: «Вставай, страна огромная…»

Холодный заволжский ветер. Редкий снег. Сизое небо – вот оно. Черная земля. Поземка по холодному камню. «Вставай, страна огромная». И старая женщина у подножия каменной стены со своим помином.

Навстречу мне поднимался мужчина и стайка молодых парней. Они прошли, и услышал я голос женщины:

– Сынки, возьмите на помин. Григория помяните.

Вот и все.

Больше я не встречал той женщины. Но когда бываю на Мамаевом кургане или проезжаю рядом, вспоминаю ее. Гляжу на гранит, на мрамор, на суровые лики, на вознесенный меч, а видится иное.

«Все мама да мама… Мамочка, я без тебя не пойду…» То белокурым он видится, то чернявым. «Мамочка, я целоваться научился…» А еще вспомнятся вдруг туфли лаковые с зубчиком по ранту. «Добрый день, веселый час».

Вспоминаю. На нынешних молодых гляжу, на белокурых, чернявых. И туфли они носят красивые, и девушки на них глядят ласково и, наверное, целуют. Это хорошо. Хорошо. Храни их бог…

Хозяйка

В Москве на скорый поезд билетов не сумели купить и ехали пассажирским, который прибывал на станцию к вечеру. Пока выходили на грейдер, ждали попутку – стемнело. Спасибо, бог послал знакомого человека: колхозный бухгалтер возвращался из города. В свете фар он узнал Ольгу, стоящую на обочине, и машину остановил:

– Ольга, ты, что ли?

– Я, я!

– Чего по ночам блукаешь?

– С дочерью в Москву ездили, – объяснила Ольга, влезая в машину.

– За покупками? Хорошо набрались, – посмеялся бухгалтер.

У Ольги в руках был чемодан, у дочери – большая сумка.

– В дело, все в дело, – ответила Ольга.

У дубовского моста сошли. Машина поехала дальше, пропали ее красные огоньки, и гул стал затихать.

– Слава богу, приехали, – облегченно сказала Ольга. – Как тихочко да расхорошо.

Ездили в Москву, кое-что к свадьбе купить. На Троицу Ольга выдавала дочь замуж. Целых три дня жили в непривычном мире, в его толкотне, гуле и шуме. А теперь голос уехавшей машины затих – и ночная весенняя тишина сомкнулась над головой.

Позади остались дома Большой Дубовки, впереди – свой хутор еще огней не казал. Лишь звездные огни разгорались; света их хватило и в небесах, и по земле бродили весенние сумерки, белела дорога.

– Завтра к Фетисовым пойдешь, будут спрашивать, говори, много купили. А чего: мол, не упомню, пусть ко мне идут.

– Ладно, – ответила дочь.

– А то они готовы все сглонуть. Бывало, в старые времена, жених кладку готовил. А теперь, у кого невеста, хоть кожу сыми – и все мало.

– Давай я чемодан понесу, – сказала дочь.

– Ладно, иди. Себя неси.

Они хоть и были – мать с дочерью – друг другу под стать: обе крупнотелые, высокие, но Ольга гляделась крепче, подбористей. И даже сейчас, с ношею, она шла легко, и слышно было в ночи не ее, а дочери дыхание.

Пока к хутору подошли, встала луна, круглая, рыжая, но светила белым. И хутор, крыши домов его засеребрились, высокие тополя – раины, могучие вековые груши поблескивали листвой, белела облетающая черемуха, тяжелые гроздья сирени угадывались в палисаднике, в полутьме.

Хутор спал, в домах – ни огня. Подошли к своему двору. Даже сейчас, в ночи, подворье гляделось завидно: за новым забором и воротами, светящими белью, просторный дом, а рядом – летняя кухня, под шифером – сараи и, шиферный же, огромный сенник сахарно сиял под луной.

Во дворе Ольга поставила чемодан, дочери приказала: «Отпирай», сама же обошла подворье, проверяя скотину.

Корова шумно вздыхала, жевала жвачку и, хозяйку во тьме угадав, повернула к ней голову, коротко взмыкнув.

– Чего, хорошая моя? Наскучала? Вот она и я.

Свиньи пыхтели в своем куту. Козы и в ночи не знали покоя: слышно было, как они постукивают копытцами по деревянному полу. В птичнике кагакнул гусак, и птица заволновалась.

У Ольги на душе отлегло: все в порядке. Она вошла в отпертый дом, сказала:

– Давай ложиться. Ныне лишь до подушки добраться.

Но сразу она не уснула. Слушала дыхание Розы в соседней комнате, думала о ней. К свадьбе теперь все было готово – не стыдно отдавать. Семья Фетисовых, в которую дочь пойдет, неплохая. И сам жених – парень славный. Но как сложится жизнь… Младшая дочь прибаливала. Возили ее в областную больницу, потом в Тбилиси, к китайцу, который иголками лечит. В глубине души Ольга считала, что дочери нужно замуж. Она была крупнотелая, рано повзрослев. Выйти замуж, родить – и все как рукой снимет: головные боли, частые слезы. Теперь осталось недолго ждать.

И для самой себя Ольга ожидала хорошего. Дочь уйдет, руки развязаны, сама – хозяйка. Тогда и Михаила можно со спокойной душой принимать. Не украдкою, не таясь, а брать его в дом и лепить новое гнездо – теперь уж до веку.

Ольга заснула. А Роза лежала, смежив ресницы, все не верилось ей, что эта тишина и покой – взаправду.

Она устала от московской беготни, от дороги. И в доме родном приходилось бывать не очень часто. В школе – интернат. Теперь – техникум. Какой год – у себя лишь наездами.

Лунный свет пробивался в окно, и казалось, дух майской ночи струится в комнату. Бывало раньше, она приносила в дом ветки черемух, сирени, ставила их в банки.