В тот день…

– Спаси и охрани! И пусть мне все только кажется. Пусть все будет в порядке и ночь пройдет спокойно!

И так плохо стало, что нет рядом Озара! Присутствие волхва хоть и держало всех в напряжении, но все же поддерживало в доме порядок. Сейчас же они все предоставлены сами себе. Будто овцы, возле которых нет пастуха. И каждый должен о себе сам побеспокоиться. Поэтому ключница достала из сундучка подле ложа свой старый охотничий нож. Яра искренне надеялась, что он не пригодится, но пусть все же рядом будет.

Однако не только ключнице стало тревожно этим вечером. Уже укладывающиеся на покой челядинцы все больше молчали, то и дело поглядывая на верхние ярусы терема. Лещ первый сказал:

– Вроде тихо, может, и обойдется. Однако… Не думал, что такое скажу, но останься тут волхв Добрыни, было бы мне спокойнее.

Любуша уже улеглась на своей лавке под лестницей, сжалась в комочек, а глаза у самой тревожные, перепуганные. Но сказанное Лещом подтвердила:

– Озар и на Вышебора мог повлиять, и хазарин его слушался.

– Да не выдумывали бы вы! – проворчал Бивой.

– Тебе-то что, – всхлипнула Любуша, – а мне вот страшно. – И, поглядев вверх, откуда доносилось рыкающее бормотание Вышебора, добавила: – Но ведь не отправлял же Колоярович хазарина в город. Да и Мирина-хозяйка не позволит подобное. Может, и обойдется все.

Тут как раз по лестнице спустился тиун Творим. Заметил, как все встрепенулись и на него уставились.

– Что это с вами?

Только недавно приближенный к домашней челяди Медведко захихикал дурашливо: чуял холоп, что всякое может случиться, но ведь не положено чужого в дела хозяйские посвящать. А Лещ, приподнявшись со своего тюфяка, вдруг спросил:

– Может, останешься с нами сегодня, Творим? Вон уже смерклось совсем, да и дождь поливает.

Управляющий казался задумчивым, хмурым. Когда с хозяйкой наверх поднимался, то просто гоголем шел, а сейчас темнее тучи стоит. Только когда Лещ повторил вопрос, повернулся.

– А? Что ты сказал?

– А то и сказал. Нечасто я тебя прошу погостить в усадьбе, но сейчас…

– Думаешь, милость мне оказал, рожа холопская, если просишь? Да плевал я на тебя! На всех вас тут плевал! Ясно?

Лещ отвернулся, стал демонстративно разматывать онучи на ногах, скинул поршни.

– Ну вот и топай восвояси, важный господин. Где выход, сам знаешь. А то была мне охота тебя выпроваживать. Много чести.

Ишь как с управляющим заговорил!

– Это для меня много чести, холоп? – упер руки в бока Творим. – А вот прикажу Мирине выпороть тебя за слова дерзкие!

– Да пошел ты, – отмахнулся Лещ.

Творим сжал кулаки, казалось, в драку сейчас кинется. Злой он после беседы с госпожой был. Но тут подле Леща приподнялся его сын Бивой, закатал рукава… Ну и Творим просто плюнул в сердцах.

– Недобрый дом у вас, – буркнул в бороду. – Вечно что-то неладное происходит. То одно, то другое. Как говорится, курочка по зернышку клюет, а весь двор в помете. Тьфу на вас!

Хотел было идти к выходу, но тут вдруг к управляющему подскочила Будька, заскулила, просила не уходить, остаться. Оглядывалась на челядинцев, словно искала у них поддержки. Однако на нее саму стали смотреть осуждающе, и девушка притихла, отошла, сжалась в комочек на своем тюфяке у холодной по летней поре каменки.

Тиун сообразил, что тут что-то странное происходит, но понять не мог. Подумал даже: «Мне-то что?» Да и после того, как хозяйка его отчитала… А ведь во время трапезы милой такой была. И вновь злость обуяла Творима. Негодный это дом. Довелось же служить. Но оставаться тут он не намерен. Больно надо. У него самого свой дом при лавках на Подоле, там клеть имеется, да не просто клеть, а с широким ложем, с мягкими перинами, одеялами простеганными, как у какого купца.

Хлопнул дверью, выходя, миновал сени, гульбище. А вот дальше пройти не смог – рычащий Лохмач преградил дорогу, оскалился. Ох и зверюга же!