В тот день…

Озар приближался неспешно, по пути замечая всякие мелочи. Двор широк и весь мощен дубовыми плахами – наверняка тут в дождливую пору чисто. Сам терем с раскрашенными створками окон и шатровыми кровлями стоял в глубине, но так, чтобы вошедший мог оценить и размеры его, и резные раскрашенные столбы гульбища, и галерейку второго поверха, и ярких резных петушков на стыках крыш. Ладно, крепко, бревнышко к бревнышку стоял на земле купеческий дом, мимо которого нельзя было пройти, не залюбовавшись. Озар даже отметил, что кровля терема выложена чешуйчатым гонтом – своеобразной деревянной черепицей, дощечки которой, явно натертые олифой, блестят на солнце, словно позолоченные. Ишь какое богатство! А хозяйские постройки – клети, конюшня, кладовые, сараи – все в стороне, все за теремом, как слуги, отступившие назад за величавый терем.

Озар нередко слышал о богатстве Дольмы с Хоревицы, но лишь теперь увидел воочию. И если на Подоле купеческие дома обычно выходят на улицу, то тут жили, как исстари повелось, – в глубине двора. И пока волхв проходил через широкий двор, он чувствовал на себе множество взглядов. Внимательных, настороженных. Ясное дело, Добрыня уже должен был оповестить всех, что отныне у них поселится и будет разбирать дело его доглядник, известный в Киеве ведун.

Озар поднялся по ступенькам крыльца – оно было сбоку от гульбища и срублено так хитроумно, что держалось на одном-единственном бочкообразном столбе-подпоре, врытом в землю. Само гульбище было широченное – видать, именно тут любили проводить время домашние Дольмы в светлое время дня. Здесь стоял стол, под стеной и у перил – лавки. В этом месте и собрались сейчас родня и челядь купца. Волхв должен был поклониться как гость, но как служитель богов не обязан этого делать. Вот и не поклонился. Стоял, оглядывал всех, не скрывая интереса.

Вон в кресле за столом сидит старший брат Дольмы, плечистый калека Вышебор, смотрит исподлобья сурово. А во главе стола расположилась красавица писаная, вдова Дольмы Мирина. За ней стоит высокой бледной тенью какая-то девица… или баба. Нет, девица, голова не покрыта, как у замужних, но косы подобраны, узлом завязаны. Обратил внимание Озар и на имевшего право сидеть за столом крепкого челядинца с простоватым лицом и широкой, пегой от седины бородой. Подле него толстуха в красиво расшитом повое[45], хитро поглядывающая на Озара. Рыжий мальчонка-отрок сидел сбоку на столе, свесив ноги в расшитых сапожках. У одной из подбор галереи устроился на широких перилах темноволосый кудрявый молодец – этого Озар признал: вечный смутьян и задира в Киеве, Радко, младший брат Дольмы. Бывал он раньше на капище, пока то не порушили, Озар его запомнил – часто зубоскалил Радко над священнодействиями волхвов, но на требы обычно не скупился.

На лавке под стеной сидел смуглый черноволосый богатырь с выбритым затылком и длинным густым чубом. Он ссутулился, опершись лбом на сцепленные руки. На волхва лишь на миг глянул, сверкнул смоляными глазами с посеченного шрамами лица и снова опустил голову, словно в великой беде. Озар догадался, что это хазарин, страж Дольмы. Сказывали, что он предан ему, как пес, жутко свиреп, но с рук хозяина едва ли не ел. А еще ведун обратил внимание на щуплого плешивого мужика с бороденкой острым клинышком. Видел, как этот мужичок при его появлении весь встрепенулся, глаза расширились, будто в испуге, и стал пятиться, пока не осел на лавку у стола. Ишь как затрясся, дышит словно после бега. Что-то с этим плешивым неладно. Чего это он так дрожит?

Тем временем Добрыня шагнул вперед и положил руку на плечо волхва, как будто он был его закадычным другом.

– Это Озар, волхв с капища, какое ранее стояло над днепровскими кручами. Служил он Перуну Громовержцу, требы богатые принимал. А теперь жить у вас будет и вызнает, кто мог быть той змеей подколодной, какая своего господина и благодетеля порешить могла.

– Да не наши это! – почти пошла на Добрыню толстуха в повое. – Наши бы никогда такого не сделали. Мы ведь креститься все дружно пошли в тот день. Так господин Дольма велел – и мы не перечили. А ты… Как не стыдно наших тебе уличать, а, воевода?

Добрыня засмеялся и отступил. Ему ли спорить с бабой-дурой? Но Озар отметил, что эта хоть и одета прислугой, но раз голос подает, то цену себе знает. В таких живущих своим миром семьях дворовые часто считались едва ли не родней.

– Вот пусть Озар и разберется. Он ведун великий, – с нажимом произнес Добрыня.

Озар тем временем все поглядывал на дрожавшего мужичка с клинообразной бородкой. Заметил ли Добрыня, как тот странно себя ведет? Обычно он все замечает.

Но сейчас Добрыню отвлекли. Наблюдал, как калека Вышебор из своего кресла требовал, чтобы вдова Мирина ушла с главного места от стола.

– Что ей, бесплодной вдовице, тут верховодить? Она уже бывшая жена. Пусть теперь забирает свое приданое… или что ей там положено по брачному ряду, да убирается к себе в глухомань древлянскую. Таково мое слово, ибо я теперь главный, как старший брат Дольмы нашего!