В тот год я выучил английский

Когда я только появился в начале года в Кембридже, я никого не знал. Но я сказал себе, что если взять за правило каждый день с кем-то знакомиться, то за короткое время можно обзавестись огромным количеством друзей. Железное математическое решение — но для такого, как я, это было не так просто. Когда шесть месяцев спустя я покидал Кембридж, пообещал себе продолжать в том же духе. Но у меня больше не получалось. Я смог продать душу дьяволу один-единственный раз. Я прожил так короткий отрезок жизни, но был счастлив, возможно, именно потому, что время у меня было ограничено. У меня были четкие рамки, в которых я мог заново сложиться, придать себе новую форму, да и просто предстать в лучшем свете. В этих стесненных обстоятельствах нужно было либо что-то сделать, либо подохнуть. Там я поднялся до своих вершин, после чего опустился на самый низ. В Кембридже я стал другим, таким, каким никогда не был раньше, каким мне случалось любоваться: этот другой просуществовал всего-навсего несколько недель, а затем исчез. Возможно, до сих пор кто-нибудь вспоминает о нем, а кто-то даже ему завидует.

9

Listen to that tune[7]. В тот момент, когда он это говорил, все знали, что Майк уже наигрывает что-то на гитаре. Это было подобно удачному улову, который плескался в воде, а затем трепыхался на удочке, подобно слепящей серебряной вспышке, столь сверкающей, что невозможно было поверить своим глазам. Чудесная добыча! Мы все смотрели, как Майк, словно проявляя пленку или выуживая рыбу, доносит до нас мелодию. Каждый раз, дрожа, она разрезала воздух, поражала навсегда, и Майк вносил ее вместе с другими в свой репертуар. Священная торба, наполненная трепетом. Когда я начал писать этот текст, хотел вернуть именно эти ощущения. «Listen to that tune. What do you think about that?» [8] ²— спросил он, устремив взгляд на невидимую мелодию; простые и блюзовые рифмы расцветали на его губах, пальцы перебирали струны, заставляя их хлопать, а ладонь четко постукивала по гитаре, чтобы добиться ритма, как будто мы с ним были Гек Финн и Том Сойер или как будто он был старым негром, сидящим на корточках на плавучем доке на берегу Миссисипи и горланящим свою правду потоку.

10

Майк говорил, что музыка может быть великим оружием — great weapon, — что она может изменить мир, разрушить расовые барьеры, перемешать народы, свалить стены, Иерихонскую и однажды, почему бы и нет, даже Берлинскую. Это мне показалось странным. Мы находились в самом разгаре «холодной войны». Годы тотального охлаждения. Этой cold warбыло пропитано все, не только политика и общество, но и сердца и чувства. Беккет был в вечном ожидании Годо [9], Бертран Рассел создал свой трибунал для обвинения преступлений войны во Вьетнаме [10], Сартр был повсюду известен как автор «Стены» и «Тошноты». В театре играли «За закрытыми дверями» [11], ад, по-прежнему, — это другие. В начале шестидесятых годов единственной лазейкой, потрясающей революционной силой для меня и всей молодежи, для тех, кому было четырнадцать-пятнадцать, был рок. Когда я впервые услышал, как Литл Ричард вопил «Му soul»на пластинке в 33 оборота, это был взрыв. Если бы я мог, зашил бы эту музыку в свою плоть, как Паскаль в свои одежды огонь и ночь его божественного открытия.

У приятеля детства, в жалком жилище его матери — две комнаты в подвале, чтобы принять ванну или вымыть ноги, там использовался металлический бак — я открыл для себя Элвиса Пресли. «King Creole»,записанную на пластинке-сорокапятке. Я крутил ее снова и снова. То же самое с Джонни времен «Маленького клоуна твоего сердца»… Эта песня заранее окупала все последующее. Однажды приехала сестра моего приятеля, ей было тринадцать или четырнадцать лет, сексуальная, она носила красные носки, ботинки оставляла у порога, чтобы не пачкать полы. Мы ничего друг другу не сказали или почти ничего. Естественно, мы ничего не делали. Но она была здесь. Вместе мы в пятнадцатый раз слушали «Маленького клоуна твоего сердца». Мы входили в тот возраст, тринадцать-четырнадцать лет, когда целыми днями проигрываешь пластинки, добровольно закрывшись в комнате, сидя на растрепанной кровати, вокруг разбросаны конверты от пластинок, время, когда веришь, что в один прекрасный день произойдет что-то невероятное, а жизнь будет щедра к тебе. И эта девчонка, увиденная впервые, возможно, я уже любил ее, кто знает? И как прекрасно чувствовать слабое биение, оно внезапно рождается само по себе, эти эмоции, на которые ты и не думал, что способен, — внезапно приходит тот самый возраст, и, слушая песню «You’re Sixteen» [12], неожиданно появляется надежда, что жизнь будет именно такой, чистой и красивой, как роковая баллада. Природа любит расставлять подобные ловушки, пока мы еще молодые и доверчивые.