В трактире

— Нешто я самъ-съ? Гости, изъ той комнаты, требуютъ «Персидскій маршъ», а мн что? — говорилъ служитель, еле удерживаясь отъ смха.

— А коли гости требуютъ, такъ жри-же твою ботвинью самъ!

Гость вскочилъ съ мста, сорвалъ съ гвоздя свое пальто, схватилъ фуражку и бросился вонъ изъ комнаты.

— Михаило Родивонычъ, Михайло Родивоничъ, вернитесь! кончилось! вернитесь! Я вамъ сына Шамиля изображу! кричалъ служитель ему вслдъ.

Органъ пересталъ играть и гость снова показался въ дверяхъ комнаты. Онъ пыхтлъ, ругался, совалъ кулакъ къ самому носу служителя и, наконецъ, слъ.

— Да разв я самъ-съ?… Вдь гости требовали, а то нешто я-бы смлъ? — оправдывался тотъ и отправился за ботвиньей.

Черезъ нсколько времени онъ снова появился въ комнат, съ миской ботвиньи въ рукахъ и въ самомъ странномъ фантастическомъ костюм. На немъ была надта красная суконная лезгинка, съ фальшивыми патронами на груди и съ широкими рукавами. Поставивъ передъ гостемъ ботвинью, онъ вытянулся передъ нимъ по-солдатски во фрунтъ. Гость подбоченился, глядлъ на него и хохоталъ.

— Совсмъ сынъ Шамиля! Совсмъ черкесъ! — кричалъ онъ, захлебываясь отъ смха. — А ну-ко, пройдись?

— Сейчасъ-съ!

Служитель бросился къ органу, перемнилъ валъ, пустилъ органъ въ ходъ и подъ звуки «по улиц мостовой» принялся отплясывать «русскую».

— Ахъ, собака! Ахъ, мерзавецъ! — кричалъ гость и отъ удовольствія хохоталъ уже безъ звука. Только и было видно, какъ колыхался его объемистый животъ.

Сдлавъ нсколько круговъ по комнат, служитель кончилъ плясать, топнулъ о полъ ногой и остановился передъ гостемъ.

— Кто ты такой? — спросилъ его тотъ, еле удерживаясь отъ смха.

— Сынъ Шамиля!

— Какой вры?

— Муходанской.

— Свинину шь? Водку пьешь?

— Потребляемъ.

— Коли такъ, то считай за мной полтину!

Черезъ десять минутъ гость сълъ свою порцію и началъ уходить. Служитель подалъ ему пальто и, проводивъ до двери, сказалъ:

— Михайло Родивонычъ, а вдь въ ботвиньи-то, и чеснокъ и укропъ былъ…

Гость схватилъ его за ухо и такъ рванулъ, что тотъ вскрикнулъ.

Происходившія сцены заинтересовали меня и я, подозвавъ къ себ служителя, сталъ его разспрашивать объ ушедшемъ гост.

— Это портной-съ, — отвчалъ служитель. Богатый купецъ и тутъ недалече отъ насъ свой домъ каменный имютъ. Они больше по подрядамъ. Блажны только очень; не любятъ, кто ихъ чеснокомъ и укропомъ дразнитъ. На ножи готовы лзть. Также «Персидскаго марша» не терпятъ. Забавные они, но ежели имъ потрафить, такъ и нашего брата не забываютъ. Каждый день ходятъ и ужь рубль отъ нихъ въ недлю считай въ карман, перепадетъ…

— Зачмъ-же ты его дразнишь, коли онъ такой хорошій поститель? — спросилъ я.

— Нужно-съ… А то они, коли одни, такъ скучаютъ. Сначала подразнишь ихъ, а потомъ однешься черкесомъ, подмаслишь ихъ, — они и развеселятся. Они это только видъ показываютъ, что не любятъ, а сами любятъ.

— Откуда-же у тебя взялась эта черкесская одежда?

— Они-же и сшили. Вдь они портные. Дразнили они меня все сыномъ Шамиля, потому, будто, я на него по облику похожъ, а я и говорю имъ, какой-же я, говорю, сынъ Шамиля, коли я въ спинжак хожу, а вы сшейте мн шамильскій нарядъ, тогда я и буду сыномъ Шамиля. «Ладно, говоритъ, а носить будешь?» Буду, говорю. Глядь, а они черезъ двое сутокъ и приносятъ мн нарядъ. Купцы добрые и обходительные; также и выпить не любятъ. Раскутятся, такъ бда! Разъ наняли у насъ на двор музыкантовъ, вотъ что по дворамъ шляются, да съ ними посреди улицы и тронулись въ Екатерингофъ. Велли «Персидскій маршъ» играть. Музыка гремитъ, а они сзади идутъ. Ну, ихъ полиція и задержала, протоколъ составила, а потомъ, извстное дло, къ мировому. Вотъ съ тхъ поръ они этого самаго «Персидскаго марша» и не терпятъ.

Выслушавъ разсказъ, я заплатилъ за чай и отправился на желзную дорогу.

1874