В третью стражу

Библиотека могла составить гордость и королевской резиденции в Эдинбурге. Во всяком случае, за час или полтора, что Гринвуд в ней провел — не в силах оторваться от нежданно-негаданно обретенного сокровища — он обнаружил не менее трех десятков раритетов самого высокого толка. А сложенные в картонные коробки бумаги из так называемого «дедушкиного архива» обещали вдумчивому читателю немало открытий из эпохи восстания якобитов[252] и высадки в Шотландии «красавчика принца Чарли»[253].

«Однако, — думал Гринвуд, без всякого интереса рассматривая коллекцию холодного оружия, принадлежавшую покойному серу Деррику. — Хоть бросай все и садись изучать!»

Искушение, и в самом деле, было велико, но Степан решил, что Майкл перебьется, и баронету пришлось отступить. Зато вид на озеро заставил затаить дыхание обоих, и Майкл вдруг подумал, что было бы недурно задержаться здесь на несколько дней, пожить отшельником, и написать ту статью или статьи, о которых они с ребятами говорили всего несколько дней назад в «домике в Арденнах».

«Остаться здесь? А почему бы и нет?»

Выяснилось, что это вполне возможно. Женщины из деревни, что находилась в полутора милях по берегу озера, взялись привести в порядок пару комнат и кухню, и даже приготовили сэру Майклу кое-какой незатейливой еды. А он, продолжая осмотр своих новых владений и прикидывая, что на время войны — если она все-таки вспыхнет — поместье может стать для них всех неплохим убежищем, набрел на настоящее сокровище.

«Оно бы и неплохо, только Олегу нужно будет сделать подходящие документы да и придумать что-то, чтобы в армию не забрили… Всех».

— А это что? — спросил он, рассматривая некое заброшенное производство.

— Судя по документам, — ответствовал стряпчий. — Дед сэра Деррика производил здесь виски. Но производство было прекращено еще тридцать лет назад.

— А оборудование?

— Право слово, не знаю, сэр. — Пожал плечами стряпчий. — Но в Фоссе и Тампел Бридже есть механики и специалисты по производству виски, так что вы сможете…

— А там что? — Кивнул Гринвуд на каменный сарай с тяжелой железной дверью, врезанной в глубокую нишу.

— Это? — Стряпчий проверил бумаги и удовлетворенно кивнул. — Там хранятся бочки с нераспроданным виски.

— Тридцать лет? — Недоверчиво спросил сэр Майкл.

— Да, нет. — Смущенно улыбнулся стряпчий. — Если верить тому, что записано в описи, тут есть несколько бочек «сингл мальт»[254] пятидесятилетней давности.

«Пятьдесят лет?! О, господи!»

— Как считаете, мистер Гвин, пойдет ли нам во вред толика этого шотландского нектара?

* * *

«Отчего здесь нет света? Неужели лорд Ротермир будет принимать меня в этом полумраке? Чёрт! Больно-то как! Только бы не перелом. Большой палец ноги тяжело заживает. — Спотыкаясь и беззвучно матерясь на каждом шагу, Степан шёл по огромному кабинету и недоумевал. — Старый хрыч, похоже, совершенно выжил из ума и экономит на освещении, как какой-нибудь Эбенезер Скрудж[255]».

Впрочем, так думать мог только Степан. Та же фраза, но в исполнении Гринвуда звучала бы иначе.

«Конечно, — подумал бы он. — лорд очень эксцентричный человек, но не до такой же степени!»

Внезапно в дальнем углу зажглась настольная лампа. Свет её был тусклым, — то ли из-за слабой, свечей в двадцать, лампочки, то ли из-за плотного тёмно-синего абажура, — и казался каким-то мертвенным.

Человек, в кресле за письменным столом, в таком освещении походил скорее на восковую фигуру или, не приведи господь, на что-нибудь похуже. Проще говоря, он был похож на покойника. Гарольд Сидней Хармсуорт, первый виконт Ротермир, брат лорда Нортклифа, совладелец издательского дома и газеты «Дэйли Мейл» собственной персоной.

«Сколько ему осталось? Года три-четыре, не больше. С таким цветом лица долго не живут. К доктору не ходи, — не жилец».

Не зная, что предпринять теперь, когда он добрался наконец до этого грандиозного стола, Гринвуд остановился, рассматривая в неловком молчании своего большого босса или, возможно, его бренные останки. Но все-таки по ощущениям «оно» дышало, и значит, лорд Ротермир был жив, и попинать мертвого льва никак не выйдет.

«А жаль…»

И вот, представьте, полумрак, подразумевающий всякие готические ужасы в духе Брема Стокера[256], кладбищенская тишина и даже холод и запах тлена как в самом настоящем склепе. Затянувшаяся пауза и два человека в тишине кабинета изучают друг друга взглядами. Но, разумеется, первым, как и следует, прервал игру в молчанку хозяин дома. Степан даже вздрогнул от неожиданности.

— Вы знаете, господин Гринвуд, — «Тьфу! Так и заикой недолго стать…» — зачем я вас пригласил? Не трудитесь изображать неведение. Знаете! — Голос лорда Ротермира, казалось, звучит откуда-то сверху, из-под самого потолка, полностью скрытого в сгустившемся сумраке.

«Вот ведь сила неприятная. Гудвин, блин, Великий и Ужасный».

— Скорее догадываюсь, уважаемый господин Хармсуорт. Дело в моей последней статье…

— Вот именно. Последней. — Скрипучий смех старика с неживым лицом удачно вписался в мрачную атмосферу кабинета. Он искренне радовался удачному каламбуру.[257]