В третью стражу

— Я, я! — Передразнил его Виктор. — Ну, бывай! Вместе нам светиться ни к чему. Подожди меня здесь, я скоренько!

— Не торопись! — Крикнул вдогон Олег. — И купи бриош с изюмом, к кофе вместо пирога!

Но Виктор вернулся с порога и, тщательно посмотревшись в зеркало, висевшее на стене, как-то скучно и трезво спросил: И вот ещё что, Олег. Ты, пока меня не будет, подумай, сколько мы постороннего народу в этот раз в графу «запланированные потери» внесём. Полтонны аммонала… Это знаешь ли не в тапки срать.

* * *

Это произошло с ним в поезде. Сидел, дремал. Потом проснулся, поглядел лениво в окно, но ничего примечательного не увидел: не понять даже, едет ли поезд все еще по Франции, или это уже Бельгия. Но это, разумеется, иносказательно. Де-факто это была Бельгия, и де-юре[129] тоже, поскольку паспорта проверяли как раз перед тем, как Баст заснул. Однако не в этом дело. Неважно, что там делалось за окном вагона, чьи деревни и поля мелькали там за редкими деревьями. Важным было ощущение, что сон кончился, и он, Олег Ицкович, превратившийся волею обстоятельств в Баста фон Шаунбург, вернулся к жизни. К самой обычной жизни, даже если это была фантастическая жизнь в чужом, но ставшем уже своим теле, под чужим именем, не резавшем, впрочем, уже слух, и в чужом времени, каким-то образом превратившемся в его собственное время.

Это было странное ощущение, необычное, яркое, ни с чем не сравнимое. Как будто само время — непостижимая субстанция, слившаяся в единый поток с историей — проникло в это свое-чужое тело, наполнило его собой, заставив ожить и прочувствовать реальность и материальность окружающего мира каждой своей клеточкой. Время кипело энергией в крови, с бешеной скоростью — так казалось — неслось по узостям кровеносных сосудов. История насыщала вдыхаемый легкими воздух ароматами и смрадом эпохи, отчего прояснялось в мозгах и глазах, и мир приобретал свои настоящие цвета, звуки и смыслы. И дико хотелось быть, жить на этой земле, под этим небом, с этими людьми, но на пороге стояла война. Война, которой суждено было уничтожить эту цивилизацию и породить новую. Послевоенная Европа только напоминает довоенную, но та несколько архаичная Европа умерла вместе с десятками миллионов убитых, еще большим числом искалеченных, с разрушенными городами и исчезнувшими в огне пожарищ картинами, библиотеками, архивами. Возврата к ней нет и не может быть. И ощущение тяжести этого знания, как и ответственности за обладание им, заставило Олега окончательно принять то, что с ним случилось, как факт.

Он встал с дивана. Попутчики дремали, но он спать уже не хотел. Он проснулся. Во всех смыслах проснулся. И неожиданно выяснилось, что, хотя в главном он оставался Олегом, его тело приняло и непосредственные реакции безраздельно принадлежали теперь человеку, которого звали Себастиан фон Шаунбург, но к прежнему Шаунбургу человек этот никакого отношения, разумеется, не имел. Слияние произошло, адаптация благополучно закончилась, и ему, Олегу-Басту не нужно было теперь опасаться, что он выдаст себя какой-нибудь неправильной реакцией, неподходящим жестом, словом на неизвестном прототипу языке.

Баст вынул из кармана фляжку, свинтил колпачок и сделал пару сильных глотков, враз ополовинив серебряный сосуд. Коньяк согрел изнутри, чуть-чуть приподняв заодно и настроение.

«Еще бы!» — Усмехнулся Баст, закуривая. — Чтобы коньяк и не поднял настроения? Так не бывает!»

* * *

— Что-то случилось? — Спросила она, с напряжением всматриваясь в его лицо.

— Ничего не случилось. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы меня изменить. — Разумеется, он лгал, но полагал, что ложь во спасение, да еще и ради дела, не есть грех. В конце концов, Таня уезжала, и что же, он должен был — как честный человек — вывалить ей на дорожку всю правду?

«В каком-то смысле женщины правы. Все мы кобели! — Мысленно усмехнулся Олег. — Ну, пусть не все, но многие. Это-то уж точно».

— Ты изменился …

— Прошла неделя.

— Ну разве что. — В ее голосе все еще слышалось недоверие.

— Когда отходит твой пароход? — Спросил Олег.

— В 21.00 я должна быть на борту.

— Не густо. — Вздохнул Олег. — Но делать нечего. Поужинаем?

— Ты приглашаешь меня в ресторан? — Улыбнулась она.

— Есть возражения? Пожелания?

— Да, одно.

— Слушаю вас, моя госпожа, и заранее повинуюсь.

— Не в центре города.

— Разумеется, — кивнул он. — Это все? Тогда пошли!

Они вышли из здания вокзала, Олег остановил извозчика и приказал ехать в Хобокен. Район так себе, зато и не центр. И кабак, подходящий, Олег сейчас вспомнил памятью Баста, так что самое то.

В ландо ни о чем таком не говорили. Обменивались милыми репликами по-французски и по-немецки, но не о делах, естественно. Заговорили только в ресторане, когда остались одни в кабинете, который «щедрой рукой» бросил к ногам женщины безукоризненный джентльмен, пекущийся о ее репутации.

— Ты была у Кривицкого? — Спросил Олег.

— Ты же знаешь. — Таня удивилась и посмотрела в глаза Олегу. — Что случилось?

— Пока ничего. — Усмехнулся Олег. — Но обязательно случится … через несколько минут.