В тридцать лет

Фиорды — это морские заливы, узкие клинья воды в диком граните. В фиордах ревут буруны, встречаясь грудь в грудь с валунами. Это Владик знал точно из книг. А теперь он скоро увидит фиорды. Родители будут работать на дне Братского моря. Неважно, что это будущие фиорды и будущее море.

Владик живет в поселке Ново-Полоново.

Отец уехал, взяв толстый портфель с планшетами и ведомостями, поехал руководить другими отрядами.

Мать повела свой отряд на работу в тайгу, в фиорды, которых, правда, не видно нигде.

Владик остался дома с Жуликом. Мать подобрала этого пса на улице Братска. Он был ничей, повизгивал от дождя, и уши его грустно свисали, как две мокрые тряпочки. Теперь Жулик отъелся, весело тряс ушами и крутил хвостом.

Уходя, мать сказала Владику:

— Обед я оставила на столе. Захочешь есть — разожжешь костер на улице и все подогреешь. Дров я наготовила. Жульке дашь молока и супу, а если он не станет есть, откроешь банку тушенки и дашь. Из дому никуда не уходи до нашего прихода.

Владику хотелось спать, и он на все отвечал: «Ладно». Но когда проснулся и услышал, как тикает будильник на столе, и увидел, что в комнате с бревенчатыми стенами и неровным полом ничего нет, кроме стола, у которого ножки будто две буквы «X», ему стало тоскливо и очень захотелось в Ленинград, на улицу Чехова, к брату Ромке, к своему диванчику, такому же коротконогому, как пес Жулик.

Владик быстро встал, загнал Жулика под стол и выбежал на улицу. Жара сразу коснулась всего тела томительно и крепко. В голове медленно застучали молоточки: тук-тук-тук...

Владик пошел по деревянному тротуару мимо белостенных домов, сложенных из неструганых брусьев, и скоро уперся в высокий вал бурой земли и красной глины. Здесь торчали ободранные стволы сосен, виднелись многолапые пни-выворотни. Все было оплетено долгими суставчатыми кореньями, завалено щепой и разным лесным хламом. Наверно, это машины воевали с тайгой, отодвигали ее от поселка. Но теперь машин не было видно, и вал показался Владику неопрятным и некрасивым.

Владик перелез через него в надежде добраться до фиордов и посмотреть, как работают изыскатели. Но чем дальше он шел, тем гуще налетали и язвили мошки, комары и большие рыжие твари — пауты. Владик повернул и понесся домой по деревянным настилам. Комары и мошки отстали, а пауты угрожающе жужжали вслед.

Владик вбежал в комнату, крепко прикрыл за собой дверь, отдышался, потормошил Жулика, достал привезенную из Ленинграда книгу «Тарантул», лег и принялся читать.

3

Первым вернулся с работы студент Геннадий. Он приехал из Ленинграда на практику и командирован в партию отца. Дошел до крылечка и сразу же сел на ступеньки. Снял один сапог, размотал портянку, вытянул босую ногу и пошевелил пальцами. Казалось, у него нет ни капельки сил, чтобы взяться за другой сапог.

Выкатился на крыльцо Жулик и обрадовался Геннадию, как радовался всему на свете. Стал его покусывать, трогать лапами и трясти от удовольствия ушами.

— Жу-у-улик, Жу-у-улик, — сказал Геннадий. — Ах ты, собакин сын... — И забрал себе в горсть Жуликову мохнатую грудку.

Владик был непрочь еще полежать и почитать книгу «Тарантул», но почему-то лежать было неудобно, когда на крыльце сидел Геннадий и не мог снять сапог от усталости. Владик вышел на крыльцо.

— Уже кончили работу? — спросил Владик. — Что так рано?

Геннадий ничего не ответил. Появилась мать. Она принесла из магазина хлеб и консервы. Разложила костер между двумя кирпичами поодаль от дома. Хрупала о колено сосновые палки так, словно была на них сердита.

— Провалялся весь день! — сказала она Владику. — Возьми на столе в теодолитном ящике землянику. Я набрала немного. Поешь с молоком, пока обед варится...

Геннадий, наконец, осилил второй сапог и ушел к себе на раскладушку.

Приехал отец, с ним вместе рабочие. Одного отец называл Николаем. Рот у Николая был загнутый с краев, как лодка. Рот все время двигался, и Владику казалось, что лодку трясет и качает скрытыми волнами. Николай поддакивал отцу и называл его: «начальник». «Это нам известно, начальник... Мы, начальник, сроду в лесу живем...»

Другого рабочего звали Толька. Он был совсем молодой, под рваным комбинезоном у него виднелось коричневое от загара тело. Толька хмурился для вида, а сам все поглядывал на Владика, на мать, на топографические инструменты в углу. Все это было ему любопытно.

Владик смотрел на этих людей, слушал отцовский внушительный голос и сознавал как бы превосходство над ними. Ничуть они не были похожи на строителей Братской ГЭС. Владику стало скучно.

Но тут к самому крыльцу подкатил мотоцикл М-72 с коляской. За рулем сидел мальчишка в серой школьной фуражке, ровесник Владика, а в коляске и на заднем сиденье — целый выводок совсем маленьких мальчишек в школьных фуражках, очень похожих на мотоциклиста и друг на дружку.

Младшие остались сидеть, а старший поднялся на крыльцо независимо и несколько тяжеловато, как подобает человеку, владеющему мотоциклом с двумя цилиндрами. Он сказал начальнику партии Стариченко: