В тридцать лет

— Лет десять назад мне было рано об этом думать, — сказала Тоня серьезно, не шевельнувшись. И все не спускала глаз с Федора. Ее голова не клонилась на изголовье, торчала над узким брезентовым ложем.

Федор повернулся на спину, глядел, не мигая, в набухший, сырой потолок землянки. Вдруг сказал неожиданно для себя:

— А теперь пора?

— Не знаю, — сказала Тоня.

Федор громко вздохнул:

— Пора-а... — Еще помолчал. — Ты обязательно почитай «Штабс-капитан Рыбников»... Ну, ладно. Спокойной ночи.

Он дунул на свечку, залез поглубже в мешок, оставил снаружи лишь левое ухо. Но долго еще не спал. Слушал, как шевелится в мешке Тоня. Переодевается, что ли? Думал о своей жизни... Что в ней осталось? С бабами, видно, все. Не тянет. Когда-то любил охоту. Привез ружьишко и нынче. Вон оно висит на стенке. Так и не расчехлил ни разу. Рядом с ружьем «Зоркий-3-С». Снимал, проявлял, печатал прежде, а нынче пленку как вставил с весны, так и висит аппарат без дела. «...Да, Федор Гаврилович, — думалось грустно, — ушли годочки. Осталась одна работа... Добьем мензульную съемочку, переберемся за озеро... Камералки еще на неделю... Так...». Федор стал засыпать. Вдруг что-то вспомнил. Совсем уже сонный, не подымаясь, заговорил невнятно и быстро:

— Тося, ты спишь? Мерзнуть будешь — иди ко мне. У меня мешок полуторный. Ночь сырая все же. Простудишься... Тося...

Она молчала. Не было слышно даже дыхания Тони. Может, она боялась Федора? Может — себя?

Тикали двое часов. На ночь их не снимали с запястий. Тикали, гнали куда-то, лопотали косноязычно. Меряли время.

Утром отряд потянулся в горелый лес.

Володька шел в кепке, тощий, рыжий и конопатый парень с Кубани. Нес длинную рейку с красной и синей цифирью. Тоня и Капочка несли оптику в ящике с ручкой — кипрегель, планшет в «рубашке» — обертке из кальки, зонт — спасать планшет от дождя, съемщика от солнца.

Федор шел впереди, простоволосый, в старой курточке, белой от времени и дождей, с ножом на правом бедре и сумкой на левом. Ступал он легко и в то же время прочно и косолапо.

Кешку оставили дома: пусть ловит на озере сорожат.

Вылезли на сгоревшую сопочку. Каждый шаг взбивал жаркую, душную пыль — густой пепел. Сосны стояли, но были мертвы, черноноги, хвоя на них казалась ржавой жестянкой, погребальным украшением...

Федор выбрал место для мензулы. Володька насадил зонт на жердину, загнал ее в землю. Поставил треногу с планшетом.

— Ой, а хорошо, — сказала Капочка, — вся мошка, наверно, сгорела, смотрите, нету совсем.

Тоня расчистила место, села у самых Федоровых ног на палую сосну. Достала тетрадку, тахиметрические таблицы. Такая у нее была должность — записатель.

Федор вырвал клок на «рубашке» планшета. Маленький клок, равный сопке и двум оврагам слева от озера. Той сопке, где стоял сейчас Федор и его отряд. Можно стало чертить на планшете, наносить точки на ватман.

Володька отправился «брать» эти точки. Не женский труд — бегать по горкам с тяжелой рейкой. Не женский здесь нужен голос — кричать Колотухину издалека: «Бро-овка! Подо-ошва! Верши-ина!..» И мужчины одного мало: по правилам мензульной съемки, два реечника работают попеременке.

В подчинении у Федора один мужчина — Володька. В помощь Володьке закрепили Капочку.

— Ой, — сказала она, — мы с Володькой уже третий год копим деньги. Поедем к нему на Кубань. Там фрукты, и вообще хочется посмотреть. Правда, я сама с запада, из Новосибирска, но все же это не то... Копим-копим, ничего не накопили. Ну вот ни копеечки... Хоть бы один рубль был на книжке... Мы с Володькой любим поесть. Можно бы — правда ведь?.. Один день каши, чаю, чего-нибудь такого, а на другой уже как следует?..

У Капочки голубые глаза. Она курноса, белоголова и очень добра. Думает — лучшее в ее жизни там, впереди, на Кубани. Все смеется. Видно, верит в свой способ скопления денег и счастья. Видно, все это ей по душе.

У Федора Колотухина лучшее в прошлом. Он считает себя устаревшим для радостей жизни. Покрутил колесики на приборе, глянул в оптику... Давно он уже не работал с прибором. Увидел Володькину рейку. Крикнул:

— Сто-о-ой! Лево-о-о! Что там у тебя-я?

— Подо-о-шва... — донесся слабый Володькин голос.

Федор определил угол. Сказал Тоне. По тангенсу, по таблицам она тотчас узнала все про эту «подошву». Ее возвышение над уровнем моря. В балтийской системе координат... Записала в тетрадку.

Федор нанес точку на планшет, оторвался от оптики. Огляделся. Вдруг увидел сосну с зеленой хвоей. Она не сгорела в пожар.

— Смотри, Антонина, — воскликнул он, — до чего живучие существа эти сосны. Какой бы пожар ни был, хоть одна да выживет. Не поддаются — и чинно в ряд...

— Конечно, никому неохота, — тотчас сказала Капочка. — Володька работал токарем на элпэбэ, ему станком все пальцы оторвало. На мясе уже висели. Я думала — все уже, на инвалидность выйдет... А он полежал в Братске в больнице всего десять дней, только два пальца ему и ампутировали: мизинец и подмизинец, остальные все приросли...

— Дай бро-о-овку! — крикнул Федор Володьке.

Тот полез к вершине соседней сопочки. Федор расширил дыру на «рубашке» планшета...