В царстве тьмы. Оккультная трилогия

— Так ведь для этого нас и направляют в Петербург. Не воображай, однако, что дело это легкое. На таких, как мы, являющихся помехой разгулу, весьма недружелюбно смотрят те, кто во что бы то ни стало ищет наслаждений, не признает ничего, кроме настоящего часа, и руководствуется удобным изречением «После нас хоть потоп». Лишь только у нас явятся последователи, как все болото всколыхнется, почуяв опасность, угрожающую обществу со стороны людей, которых надо бояться пуще динамитчиков. Ведь мы — «маньяки», смеющие проповедовать, что у человека есть душа, для которой не все кончается со смертью, и подрывающие блаженное утешение, будто всякая гадость допустима, лишь бы она удалась и не влекла за собой ответственности. О!.. Надо сделаться толстокожим, чтобы не дрогнуть при этом натиске под градом «лестных» прозвищ: «сумасшедшие», «болваны» и т. д. Я заранее знаю, что вокруг выпущенных мною книг создастся заговор молчания. Да и ты, Вадим, не воображай, что твои чудесные исцеления покроют тебя славой. Диплома-то у тебя уже не будет, и потому, чем более ты станешь излечивать таких, которые присяжной наукой будут признаны безнадежными, тем скорее прослывешь шарлатаном и аферистом, домогающимся втереться в высшее общество. Сыны Эскулапа, если даже и сами нередко бывают дипломированными шарлатанами, живут по-царски за счет людских страданий, ибо ничто так не прибыльно, как «неизлечимые болезни». Итак, горе тому, кто потревожит их…

— Все, что ты говоришь, конечно, справедливо, Алексей, но чем труднее задача, тем более заслуги. А мне предстоит искупить столь тяжкое прошлое, что я менее кого-либо имею право сторониться даже от самых злокачественных ран, физических и нравственных. Я сам был таким нищим духом, что на мне лежит двойная обязанность возвещать истину слепцам и проповедовать учение наших учителей. А каждую душу, которую мне удастся спасти в бурном море страстей человеческих, я буду считать лучшей наградой за мои старания и терпение.

— О! Терпение — это самое тяжкое испытание для ученика, — вздохнул князь. — Веджага-Синг сказал мне однажды: терпение наставника — это лестница, по которой восходит ученик, и чем прочнее эта лестница, тем больше жаждущих могут пройти по ней. Кто желает поучать невежд, должен вооружиться терпением, и он скоро убедится, какая магическая сила таится в терпении, которое представляет истинный талисман, возносящий душу на высокие ступени знания и очищения.

— Значит, недаром профаны гордятся своим терпением и считают его большим достоинством, — засмеялся доктор.

В дальнейшей беседе Алексей Андрианович упомянул о своем намерении на другой день изготовить для их будущей миссии портреты Веджага-Синга магическим способом, преподанным учителем, а весьма заинтересованный доктор выразил желание присутствовать при этом любопытном опыте, чтобы увидеть индусского мага.

— Несомненно, ты будешь присутствовать: учитель разрешил это. Он очень добр и всегда охотно открывает те неведомые нам чудеса, которые мы уже в состоянии постичь. Ну, а твое желание увидеть его, надеюсь, осуществится в Петербурге.

— Веджага-Синг предполагает приехать в Россию? — обрадовался доктор.

— Нет, но это не помешает тебе увидеть его. Расстояние для него ничего не значит, так как ему известна тайна сжимания атмосферы, но каким образом это осуществляется — секрет великих посвященных.

На следующий вечер князь раскрыл привезенный с собой сундук и достал из него длинную картонную цилиндрическую коробку, внутри которой была свернута трубкой какая-то удивительная желатинообразная и тонкая, как бумага, материя. Затем он сколотил части большой рамы, словно для портрета во весь рост, и натянул на нее упомянутую материю. Установив эту раму, он опустил занавески и зажег волшебный фонарь, который поставил на круглый столик так, чтобы он освещал экран. Поверхность натянутой материи волновалась вначале, подобно облачной массе, отражая все цвета радуги, а по мере того как сильный, но мягкий зеленый свет озарял раму, волнистая поверхность сглаживалась, а затем стала ровной и блестящей, как зеркало. Наказав доктору не шевелиться и внимательно наблюдать, князь принес треножник, положил на него сухие травы, осыпал белым порошком и полил какой-то густой жидкостью. После этого он достал с груди палочку с семью узлами на цепочке, поклонился на четыре стороны света, произнес формулы и принялся кружиться, подняв жезл над головой. Через несколько минут на конце палочки вспыхнул огонь, а князь тотчас же остановился, не ощущая, видимо, ни малейшего головокружения, и этим огнем зажег треножник. Произошел легкий взрыв, взвилось большое многоцветное пламя, а потом комнату наполнили клубы густого дыма, не причинив, впрочем, неприятного ощущения, поскольку чувствовавшийся в комнате сосновый запах, смешанный с озоном, был мягок и освежающ.