Только на четвертый день после этого случая приехал за нею экипаж, но минувшие три дня были удивительно тяжелы для Мэри. Образ Ван дер Хольма преследовал ее, как кошмар; сверх того, мучила необъяснимая жалость и жгучее желание видеть его. Ночью ей слышался будто голос, звавший ее, и ее сердце тревожно билось. Эта тревога была для нее еще и тем тяжела, что она должна была скрывать ее от окружающих. Она никогда не говорила матери, что очертя голову бросилась в изучение темной области магии, боясь волновать больную из-за страшного удара, вынесенного ею, и жизненных лишений, тяжело отразившихся на Суровцевой и маленькой Наташе, вообще слабой и малокровной.
С тяжелым сердцем, мучимая тоской, вошла Мэри в таинственный дом.
Ван дер Хольм принял ее в библиотеке. Он сидел в кресле, бледный и осунувшийся, точно призрак, а лихорадочно блестевшие глаза его глубоко впали. Кот был на своем месте, на спинке кресла. Мэри выразила свое живейшее сочувствие.
— Разве нет средств, чтобы облегчить вашу страшную болезнь? — спросила она, дружески пожимая его влажную ледяную руку.
Горькая усмешка искривила губы Оскара Оттоновича.
— Если даже такое средство и существует, то его трудно достать.
— Что же это за лекарство? — удивленно спросила Мэри.
— Смерть. Только она избавит меня от моих телесных страданий. Если бы я мог умереть… но я этого не могу!..
— Не можете умереть? Почему? Как можете вы быть лишены конечного освобождения, дарованного каждому Божьему творению! — возразила Мэри, смотря в красивое, мертвенное, искаженное страданиями лицо собеседника с любопытством, подернутым чувством страха и сожаления.
— Тсс! — произнес Оскар Оттонович, поднимая свою прозрачную, точно восковую руку. — Не произносите здесь никогда этого имени. Разве вы не понимаете, что здесь вы находитесь в области врага Неба? — Он стремительно встал, и легкий румянец покрыл его бледные щеки. — Мэри, освободите меня!
Я завещаю вам все: мое имя, богатство, знание: все, все! Вы навсегда избавитесь от бедности, а я облеку вас в страшную мощь за бесценное благодеяние — дать мне умереть, выйти из этого обреченного разрушению тела и избавиться от переживаемых мною страданий. Ведь я же не всегда был проклятым! Только нужда да голод толкнули меня в ад.
При этих словах кот вскочил, изогнул спину и зарычал со свистом, а зеленоватые глаза его сверкнули адской злобой и точно метнули искры.
Ван дер Хольм пришел в страшное раздражение.
— Молчать, чудовище! — крикнул он, поднимая сжатый кулак и делая знак, фосфорически блеснувший в воздухе.
Кот пронзительно взвизгнул, а хвост и вся шерсть его встали дыбом, потом он пластом упал на ковер, вытянулся и замер.
— Что это за подозрительное животное? Точно в него вселился дьявол, — вздрогнув, заметила Мэри.
Не отвечая на ее вопрос, Ван дер Хольм упал перед ней на колени, схватил ее руки и привлек к себе. Все его существо дрожало, губы тряслись, а глаза горели.
— Сжальтесь, Мэри! Вы любите меня, я знаю; так освободите же меня и будьте моей наследницей!
Мэри сначала молчала, парализованная точно пронизывающим ее огненным взором. Затем она почувствовала, будто жизнь уходит из нее, а взамен охватывает неведомая сила, убившая волю и наполнившая не испытанным чувством любви и жалости к человеку, в отчаянии валявшемуся у ее ног. Под влиянием этого непонятного ей чувства она прошептала:
— Хорошо, я согласна!
С диким криком радости и торжества он вскочил на ноги и до боли сжал руку Мэри.
— Вы не отступитесь?
— Нет, — прошептала она, бледнея и волнуясь.
— Благодарю! А теперь, дабы вы не думали, будто я хочу обмануть вас ложными обещаниями, уверяя, что оставлю вам огромное богатство, я покажу вам часть моих сокровищ.
Он подошел к высокому резному шкафу и нажал пружину. Шкаф тихо повернулся на невидимых петлях, открывая дубовую дверь, тоже с секретным запором. Оскар Оттонович отворил ее, зажег свечу, и они по винтовой лестнице спустились в узкий сводчатый коридор, в конце которого находилась дверь с железными засовами, украшенная посередине большой черно-красной эмалевой пентаграммой и каббалистической надписью.
Когда он отпер дверь, зажглась лампа, осветив небольшой подвал, наполненный самыми разнообразными предметами. В глубине помещался высокий и объемистый несгораемый шкаф, а в нем рядами хранились мешки с золотыми монетами всех стран и портфели с бумагами, представлявшими собою документы на собственные дома во многих европейских столицах, а также чеки разных иностранных банков на сумму по крайней мере около двух миллионов рублей и разные меньшие обязательства. По стенам размещались сундуки и столы со шкатулками и ящиками различной величины, а в них хранились сокровища другого вида: золотые вещи, большей частью старинные; драгоценное оружие и шитые золотом и серебром шелковые материи, каких более не делают; изумительно прозрачные ткани — не то шелк, не то кисея, — тонкие, как паутина, и с редкими вышивками, будто работа фей; наконец — баснословной цены уборы.