В царствование императора Николая Павловича. Том первый (СИ)

И теперь "тойота" Николая мчалась по шоссе в направлении Выборга. Ланской был восхищен скоростью, с которой двигался автомобиль. А когда Шумилин сообщил ему, что скорость на некоторых участках достигала сто верст в час, удивлению его вообще не было предела.

— Это что же, господа, получается, что за один день вы можете из Петербурга добраться до Москвы? — спросил он, — ведь это просто уму непостижимо!

— Можем, — лаконично ответил Николай, — бывало и так, что утром я выезжал в Москву, а днем, сделав все дела, отправлялся назад, и к полуночи был уже снова в Петербурге.

— Да, — задумчиво сказал Ланской, — потому‑то и жизнь ваша какая‑то быстрая, суетливая. Во всяком случае, для меня, человека XIX века она выглядит именно такой. У нас все происходит неспешно, размеренно.

— В каждом времени есть своя прелесть, — философски заметил Шумилин, — иногда и мы устаем от всех этих гонок, и мечтаем просто сесть на камушек на обочине, и подумать — помечтать о вечном, порассуждать о смысле жизни.

А за окнами автомобиля мелькали деревья, дорожные знаки и встречные автомобили. Серая лента шоссе стелилась под колеса "тойоты".

— Коля, поставь что‑нибудь наше, чтобы не было скучно, — сказал Шумилин.

Сергеев — младший кивнул, и нажал на кнопку DVD — плейера. Ланской вздрогнул, когда в салоне автомобиля неизвестно откуда раздался хрипловатый мужской голос:

На войне, как на войне:

Патроны, водка, махорка в цене,

А на войне нелегкий труд,

А сам стреляй, а то убьют…

Песня эта, не была похожа ни на одну из солдатских песен, которые доводилось слышать полковнику за годы службы в армии. Но это была, несомненно, солдатская песня, в которой рассказывалось о войне, о том, что смерть и жизнь, радость и горе, там ходят рядышком. А неизвестный певец рубленными и грубыми фразами пел о неведомом Ланскому комбате, который "сердце не прятал за спины солдат".

Когда же закончилась эта песня, то почти сразу зазвучала следующая, которую, как понял кавалергард, пел тот же певец:

Давай за жизнь, давай брат до конца,

Давай за тех, кто с нами был тогда.

Давай за жизнь, будь проклята война,

Помянем тех, кто с нами был тогда.

— Скажите, Николай, — вам много пришлось воевать? — спросил Ланской, когда закончилась эта песня, и отзвучал последний аккорд. Сергеев — младший нажал на кнопку плейера, после чего задумался на минуту. Лицо его неожиданно стало жестким, и серьезным. Только сейчас полковник заметил в его русых волосах седые пряди.

— Знаете, Петр Петрович, — сказал он, — воевать довелось не так уж много, что‑то около года, но даже за это время крови и смерти повидал столько, что хватило на всю жизнь. Скажу вам честно, было страшно, и врет тот, кто рассказывает о том, что в бою ничего и никого не боялся. Но нужно было заставлять себя побеждать страх, и делать то, что следовало делать. И мы делали это.

— Давайте, не будем больше об этом, — попросил после недолгого молчания Николай, — послушаем лучше что‑нибудь повеселее. Дядя Саша, хотите вашу, любимую? — Шумилин кивнул, и Сергеев — младший снова нажал на кнопку DVD — плейера.

В салоне раздалась разухабистая мелодия:

На спящий город опускается туман,

Шалят ветра по подворотням и дворам,

А нам все это не впервой,

А нам доверено судьбой

Оберегать на здешних улицах покой.

Ланской удивленно посмотрел на улыбающегося Шумилина. — Александр Павлович, неужели эта песня вам нравится?! Ведь это просто какие‑то разбойники с большой дороги поют!

— Нет, Петр Петрович, — ответил Шумилин, — сия песня — как раз о тех, кто разбойничков ловит. Довелось в молодости подобным делом позаниматься. — Нет — нет, не подумайте плохо, — поспешил успокоить Александр Ланского, — не разбойничал я, а, наоборот, ловить всяких лихих людей. Ну, а воспоминания о молодости, как вы знаете, Петр Петрович, всегда приятно вспомнить.

А певец продолжал лихо распевать:

Да! А пожелай ты им ни пуха, ни пера.

Да! Пусть не по правилам игра.

Да! И если завтра будет круче, чем вчера,

"Прорвемся," — ответят опера.

Так с песнями они незаметно и добрались до Каменки. Предупрежденное из штаба округа местное начальство встретило их на КПП, и без особых формальностей допустило на полигон, где проводили учение мотострелки и танкисты.

Ланской своими глазами увидел рычащих и плюющихся сизым дымом разъяренных железных монстров, которые у потомков назывались танками и боевыми машинами пехоты. Несмотря на свои размеры, они грациозно двигались по полигону, поднимая тучи пыли, стреляя при этом на ходу из пушек и пулеметов, и разнося в щепки мишени.