В центре океана [Авторский сборник]

А ведь я их знал и рядом с ними как будто сам жил… И кто-то умирал, и я помню: мы тогда плакали, мы боялись, что нас становится все меньше и меньше… Тогда дома наши стали мы переносить ближе к дороге.

Это сделали все, потому что все хотели жить рядом друг с другом и никто не хотел жить отдельно.

Только я не помню, помогло ли это нам…

…Потом появился какой-то черный занавес. Он медленно раскачивался, и снег оседал на складках…

…Потом я почему-то шел рядом с монахом в черной-черной рясе…

Мы молчали.

Здесь я никогда не был, и что меня ждет — не ведаю.

…Потом мы с монахом вошли в храм.

Какой-то сердитый взгляд… Тетрадь у него в руках.

У темного окна монах задумчивый.

У светлого окна — крещение ребенка.

* * *

День и ночь одновременны, но по разные стороны храма…

…Я прошу моего монаха задержаться… он соглашается и ждет. Мы стоим в сенях храма, смотрим в окно, молчим.

Он терпелив, не решается посмотреть мне в глаза.

Я почему-то задаю ему вопрос: я спрашиваю его, почему Христос просил Отца своего не посылать его, Христа, на жертвенный крест, почему он, Христос, хотел избежать распятия. Если он так не хотел распятия, могу ли я принимать его, Христову, жертву.

Почему я об этом заговорил?

Мой монах молчит и бог знает о чем думает… может быть, о том или о тех, кого бросил в миру, когда принял решение уйти в монастырь…

И я совсем не уверен, что он сейчас сможет ответить на мой вопрос…

Стоит подросток в белой маечке, босиком.

Совершается крещение… Это стихия воли…

Предопределенность…

Ноша до конца дней.

…Это лицо крестного отца… не вижу, о чем он думает…

Что может знать сей отрок о жертвенности жизни?..

Подросток закрыл глаза…

Крестный отец отвернулся от крестного сына…

О чем он думает?

Монах отвернулся и смотрит в темное окно.

А о чем он думает?

О чем они все думают, Боже мой, о чем они думают? Помоги понять.

У крестной матери в белом платке крупные черты лица, сильные, плотно сжатые губы.

Взгляд жесткий.

Глаза черные.

Разве же нужно быть такой сильной?

Как же они живут в миру, если души их не согрелись даже в храме?

…Потом я прощаюсь с монахом. Он меня приглашает на службу и желает мне ангела… Мы отходим от окна, покидаем сени и входим в полумрак храма.

Я хотел говорить с ним о молении и чаше… Наверное, больной вопрос…

* * *

Эти люди — это монахи… они… они все кого-то бросили в прошлой жизни. Их семьи осиротели — лишились кормильца и защитника. Господь призвал их к себе… Зачем Ему так много монахов…

Что же, молитва стоит так дорого?

Ну а я-то почему здесь? По чьей я Воле?

…А потом мне показалось, что всех этих людей я уже где-то видел.

Конечно, видел…

…Потом было лицо военного. Он смотрел на меня и молчал…

Нет, он смотрел мимо меня.

Гдe я?

Почему я здесь? В стеклянном кубе, как в террариуме, сидел молодой мужчина в зеленом, с маленькими серебристыми погонами на плечах…

Он держал в руках мой паспорт…

…Потом я увидел его глаза…

По какому праву он меня так разглядывает?

Военный человек бьет штампом по странице моего паспорта…

…Потом появились другие лица, другие глаза.

Почему все они меня так разглядывают? По какому праву… Кто они?

* * *

Железная лестница, железный трап… Стены из железа, пол из железа, запах железа.

…Потом я стою у иллюминатора и вижу чужой город.

По заснеженному пирсу трактор тянет красный вертолет. Его винты, как крылья стрекозы, сложены на его железной спине. Трактор следует за человеком в синей шинели, который, обреченно опустив голову, бредет куда-то, не замечая сугробов.

Идет снег.

…Потом вижу дымы над ночным городом и не узнаю его.

…Потом берег стал удаляться, и я увидел аспидно-черную полосу воды, движение стало как парение ночной птицы.

…Потом я полетел над крышами и фонарями этого города и старался изо всех сил не заглядывать в окна и по-прежнему не узнавал города…

…Потом чужой город стал удаляться.

Нигде никого не было, будто здесь никто и не живет и это только декорация в ночи для тех, кто обитает выше, чтобы убедить их, что здесь, внизу, на земле, уже давно все очень, очень хорошо, как только может быть хорошо творение Божие…

* * *

…Потом появилась луна, и непонятно было, зачем она: ни света, ни даже холодного тепла.

…Потом я шел по скользкой палубе, заснеженной, железной…

Железный корабль сотрясался под ударами ветра открытого северного моря.

Рядом и вокруг меня никого не было; была ночь, море, и я не мог спросить, куда же идет этот большой корабль… и как я здесь оказался…

Я посмотрел вниз, с высоты железной огромной палубы, как с башни маяка.

Волны были черные, и не было в них «ни смысла, ни совести».

…Потом я опять увидел себя на самом опасном краю палубы и почувствовал, что добра и снисходительна эта стихия: сильна, великодушна ко мне. Ей ничего не стоит снять меня с этой скользкой палубы и бросить на забаву морю, холодному и злому…

…Потом я задумался и не решился даже самому себе сказать — о чем…

…Я слышу моря и ветра голоса и еще какую-то музыку, которая звучит, возможно, в душе моей.

Мне хотелось плакать, но не было слез… Мне хотелось упасть в это море, но не было сил…

* * *

«Море было большое», — написал когда-то школьник, а Чехов, прочитав, улыбнулся.