Кажется, она что-то хотела мне сказать, но промолчала… И я промолчал…
Надо собираться в дорогу.
В маленьком окне большая луна. Облака собрались вокруг нее и стоят, чего-то ждут. В маленьком пруду недвижима золотая рыбка. Может, смотрит на луну. Под луной этот дом с трубой и дымом, поднимающимся строго вверх, в небо, внутри лунного луча.
Я пошел бродить по дому и был уверен, что никогда больше не вернусь сюда…
Я ожидал ее в главной комнате дома. Горели свечи… Я разглядел фигурку Будды…
Свеча.
Киот.
Фигурка Будды.
Тихо вошла Умено-сан. Она была в торжественном светлом кимоно. Сказала, что на прощанье прочтет мне свои стихотворения. Она села в центре комнаты. Открыла маленький блокнотик. Листает. На меня не смотрит. И вот тихо-тихо зазвучал ее голос:
Тихо вздохнула. Я не мог смотреть на нее. Она не смотрела на меня… В глубине комнаты за киотом тихо сказал первое слово сверчок. Она продолжила чтение:
Я сидел неподвижно. Теперь и глаза закрыл.
Она молчала. Перевернула страницу старого блокнотика.
Я коснулся кончиками пальцев холодной циновки.
Помолчала.
Она перелистнула страничку, заглянула в блокнотик:
Наше молчание. Я опять смотрю на нее.
Старушка закрывает блокнотик, тяжело встает. Кланяется мне.
Уходит.
ЯПОНСКИЙ ДНЕВНИК
Ясный солнечный день. Отложил все дела и поехал на берег Финского залива. Три часа сидел на песке — смотрел на воду. Поймал себя на том, что ни о чем не думаю. Всякая жизнь внутри остановилась.
Никаких желаний.
Никаких эмоций.
Меня нигде никто не ждал.
И во мне никто не нуждался.
Рядом на песке лежала привезенная с собой книга — сегодня чужая мне.
Помню — медленно мимо меня проплывал парусник.
Кораблик, огибая мель, оказался в десятке метров от меня.
На палубе двое — видимо, отец и сын. По крайней мере, разговаривали они как отец и сын. Отцу было за тридцать. Сыну лет двенадцать.
Сын разумно излагал что-то, отец громко смеялся.
В тишине летнего залива отчетливо слышны были и голоса, и шепоты.
Моя душа пожалела меня и заплакала.
В моих глазах выпали слезы, и картина залива растворилась.
Я закрыл глаза. Они перестали служить мне.
Мне показалось, что я безнадежно несчастлив.
Кривая ветка — кривая тень.
Смотрел еще раз окончательный монтаж телеверсии «Молоха».
Замечаний не сделал. Поздно. Исправлять что-либо поздно. И нет желания исправлять. Возможно, оттого, что художественный ресурс фильма исчерпан. А может быть, оттого, что я и этот фильм уже перерос. Давно думаю о следующей работе, и сколько бы «Молох» ни тянул меня назад — не останусь.
Уже в пути я.
Только что перелистывал полученный сегодня альбом фотографий из Японии. Хироко прислала альбом фотографий с Амами-ошима. Предельный реализм в работе автора фотографий. Профессиональное мастерство.
Хироко пишет, что этот фотограф будет нашим проводником на острове.
Пытаюсь внутренне собраться и перестроиться. Надо оттеснить стоящую неподалеку от меня тень «Молоха» и покинуть европейский дом.
Чувствую, что сделать это тяжело. Надо вынырнуть.
Я пока еще на европейском дне. Борюсь с открытым, явным злом. Перемещение на Восток дается непросто, ибо это уже не мир очевидных контрастов, а пространство
Кислый вкус — весна, горький — лето, терпкий — осень, соленый — зима.