В ту ночь, готовясь умирать...

Не слушая предостережений Тавтуха, Кривой Шахтаман ловко перепрыгнул через забор с колючками и оказался на бахче. Он выбрал самый большой арбуз, но глаза у жадности ненасытные; Кривой нацелился на арбуз величиной с купол Бюраканской обсерватории. Тут его и застукали сторожа. А в стволах их ружей были не свинцовая дробь и не пули, а куда хуже — ослиная соль, так горцы называют крупную каменную соль.

— Кичи-Калайчи настоящий горец. Жизнелюб и доброжелатель! Такие в жизни чужого зернышка не возьмут, — приговаривает мужчина средних лет с круглым краснощеким лицом.

— Ты не умничай, — наскочил Тавтух на защитника. — Умней тебя знаешь где сидят?.. То-то! Просто так в милицию не пригласят. Есть, есть у твоего святого грешки.

— А я тебе повторяю: этот человек мухи не обидит, на птичку не крикнет! Одинокий, ни семьи, ни родни…

— Не греми, пустой бочонок! Весь Дагестан ему родня!.. — обличает Тавтух.

Глухим забором отгородил свой тихий, как могила, особнячок Тавтух Марагинский от шумного, до глубокой ночи освещенного домика Кичи-Калайчи. Студентки республиканского университета готовятся к зачетам, пишут курсовые… И опять-таки люди слышали: Кичи-Калайчи ни копейки не брал со своих постояльцев.

— Эта дешевизна им в три дороговизны обходится! — клокотал Тавтух. — Бескорыстный! Он же эксплуатирует чужой труд! Маляры — свои, поломойки — свои, кухарки, прачки — все бесплатно имеет! Вот вам и бессребреник!.. Все они такие!

Кичи-Калайчи вдруг остановился перед арыком с весело журчащей водой, который молодые легко перепрыгивают, оглянулся с улыбкой и, поплевав на ладони, несколько раз присел, готовясь к прыжку. Под смех окружающих, его на лету подхватили оба милиционера под мышки и поставили на ноги на другом берегу.

Старик благодарно поклонился и сказал свое любимое изречение:

— Вы думаете, во мне керосин кончился, уже фитили догорают? Нет, нет, уважаемые, кое-что еще булькает в керогазе. Эй, ты, Тавтух Марагинский, спрячь-ка в бороду свои пластмассовые зубы!

Заметил-таки Кичи-Калайчи своего соседа.

Тавтух запнулся и, как сатана, провалился в винный подвал, благо каждая его ступенька известна Тавтуху до последней щербинки.

А ведь был, был и у Тавтуха свой «золотой век»; даже Кичи-Калайчи довелось однажды к нему обратиться. Правда, Тавтуха-начальника он не застал. Кичи-Калайчи пошел на второй день, и опять его не было. Третий, четвертый, пятый день — нет Тавтуха на месте!

Секретарша — да, да, у Марагинского была премиленькая, правда хромая на одну ногу, секретарша — отвечала всякий раз:

— Только что был, вышел!

На шестой день явился Кичи-Калайчи к Тавтуху и, конечно, опять не застал его. Тогда он вынул из кармана медный колокольчик на ремешке и протянул секретарше:

— Передай, пожалуйста, вот это начальнику.

— А зачем начальнику колокольчик? — недоуменно спросила девушка.

— Пусть вешает на шею, доченька, — объяснил Кичи-Калайчи. — Понимаешь, у нас такой колокольчик вешают на шею быкам да буйволам. И по звону находят их. Когда начальник твой повесит на шею колокольчик, авось и я узнаю по звону, где он бродит…

«Попался, добряк! Есть правда на земле!..» — с удовлетворением думает Тавтух, медленно ощупывая ногами каждую ступеньку, ведущую из подвальчика на улицу.

Давно уже скрылся из виду Кичи-Калайчи и сопровождающие его блюстители порядка, а люди обсуждали случившееся, терялись в догадках, но никак не могли поверить, что этот добропорядочный старик способен на преступление.

В нашем краю Кичи-Калайчи знали многие — не на каждой улице живет участник двух мировых войн, трех революций, герой Цусимского сражения. Как живую легенду его нарасхват приглашали на пионерские сборы и комсомольские слеты, на проводы призывников и торжественные собрания в честь знаменательных дат.

Безотказный старик, он и в свои годы не утратил слуха к чужому горю. Каждое лето работал в саду пригородного курорта, где крепкими, как бульон, серными ваннами излечивают немощи телесные. А духовные? Разве от них меньше страдают, чем от ревматизма или отложения солей? Нет, не зря врачи курорта прозвали Кичи-Калайчи «наш психотерапевт» — так хорошо он может утешить опечаленного больного, выразить сочувствие, а главное, вырастить цветы надежды в душе, опаленной хворью.

…Его взяли вчера.

Его зовут Кичи-Калайчи из Кана-Сираги.

Во многих домах в тот вечер говорили о старике. Высказывали самые разные догадки и приходили к одному выводу: чужая душа — потемки, фонариком может высветить ее только милиция.

И никто из соболезнующих, сидя за вечерним жиденьким чаем вприкуску, в своих спорах и догадках даже и близко не подошел к тому, что произошло на самом деле. А случилось такое… Но давайте не торопить события. Не зря же сам Кичи-Калайчи говорит: «Чтоб шумел камыш, кто нужен? Ветер!»

Глава первая О том, как в душе старика в черкеске случайная идея стала переходить в убеждение о необходимости помочь влюбленным

1

А все и началось с ветра. Был ясный осенний полдень.