В тумане

– Ну ладно, я пошел думать.

– Далеко не ходи – заблудишься.

                                    ***

«На первое – борщ, на второе можно голубцы. Хотя, нет, опять капуста, может, рис с мясным гарниром. Степка утром ел кашу рисовую. Рис, опять рис. Макароны были вчера. Гречку не ест Геля. Картофельное пюре не ест Андрей. Плов?…»

– Да что ж это такое? Ты что кусаешься? Щас как дам по шее.

– Не дашь......

– Дам. Перестань лизаться.

– Не дашь.

– Паразит малолетний. Да не плюйся ты, бога ради.

– Буду.

– Я тебе буду. Сиди тихо, а то выгоню.

– Нет.

– Да.

– Нет.

– Отвали (разве можно так разговаривать с ребенком? а как с ним еще разговаривать).

«Плов – опять рис, может, вареники, с капустой? – Геля не ест. С картошкой, лучше с картошкой. У Андрея же изжога, тогда с творогом. Степка, правда, не очень любит, но если сметаны побольше…»

– Ай. Что за зверь кусачий?

– Больно – о-о. У-у-у.

– Да не ври, не больно. Я тебя слегка шлепнула. А вот мне больно. Смотри как ты меня цапнул.

– Бо-о-о-льно. Целуй.

– Ладно. Давай щечку.

– Не-е-е. Попа больно. Попу целуй.

«Лучше блинчики, с творогом и сметаной. И компот».

– Это где тут мой попунчик, жомпопунчик, попердунчик. Вредный мелкий поросюнчик.

– Я тут. Ха-ха.

– Ты тут? Ты здесь, ты там и сям. Тебя я ам, и съем, Степан.

– Ай, боюсь. Ты волк?

– Я волк, страшный, жуткий, серый волк, в сладких детках знаю толк. Укушу за мягкий бок…

– Ты не волк. Ты мама. Ты что забыла?

– Да помню я, помню.

                              ***

«Владивосток – дыра дырой,

Вверх дном торчит в воде морской

И я с вершины той дыры

Плюю на высшие миры» -

Это болезнь – я высекаю надписи на лавочках, партах, автобусных остановках, памятниках, придорожных столбах, в общественных туалетах, подъездах. В школе я перепортила все учебники, попадавшие в мои руки, никогда они не покидали меня без моего прощального привета. Только однажды, в определенном месте, в, бог знает, кем назначенный час, душа моя способна исторгнуть из себя ничего не значащие, и ни на что не претендующие слова, предназначенные исключительно для данного места. Слова и место неделимы. Слова и место равнозначны. Эта заплеванная скамейка и мои примитивные стишки в единстве своем обретают смысл, не знаю какой, знаю лишь, что не высший, но что с того. Я и ползаю по земле и высоты опасаюсь. Вот и пачкаю то, что на пути попадается.

Дворничиха подозрительно сверлила меня глазами, пробила меня насквозь, я чувствую зияющие отверстия в своем организме. Пошла она. Курю, медленно выдыхая себя в пространство, и еще медленнее вдыхая в себя отфильтрованный табак. С каждой затяжкой меня остается все меньше, и все безразличней становится зудящее сверление постороннего взгляда. Наконец, я затушила окурок, и старательно не прицеливаясь запулила его в сторону урны. Он попал прямо в цель, приземлившись на тротуар в двух шагах от дворничихиной метлы.

– Я нечаянно.

– А встать и кинуть в урну западло, да.

– Я думала, попаду. Я старалась.

– Ах ты думала, соплячка безмозглая. Совсем никакой культуры, мать твою. Не, ну что за молодежь. Ох…ть можно. Да чтоб тебе…. Да чтоб тебя… Да чтоб ты… Да как же вас воспитывают таких.

– Так и воспитывают…

Но я уже иду к остановке, с каждым шагом обретая все большую ясность в отношении самой себя. Она орет мне вслед что-то, ко мне не относящееся, но навеки ко мне привязанное, призывает в свидетели окружающих, кто-то подходит к ней, одобрительно кивая головой, с отвращением и злостью они глядят в мою спину… В волосах моих звенит ветер, ноги спотыкаются о камни. И повсюду шныряют люди, поодиночке или незначительными кучками, пихаются, кидаются назойливыми взглядами. Как много вокруг человечества. И как мало в человечестве меня. Зябко как-то.

«Как много всех вокруг меня.

Чем больше их, тем меньше я.

Они не те, и я не та,

вокруг не видно ни черта.

Пусть говорю совсем не то,

я в маске, шляпке и пальто

ЗАТО!».

***