В тупике

— Да нет, не в этом дело… Просто… как бы тебе это объяснить… Знаешь, с тех пор, как меня избрали секретарем райкома, у меня как-то незаметно образовалась такая, знаешь, привычка: если что-то очень серьезное случилось, я обязательно прихожу сюда, к маме, чтобы поговорить с ней, посоветоваться… Тебе не кажется это странным, нет? Я знал, что ты меня поймешь. Если я чувствую, что мама согласилась бы со мной — у меня гора с плеч, я себя в десять раз сильнее чувствую, честное слово! Вот и сегодня… Удалось мне вырвать одно… ну, скажем так — прогнившее дерево. Насквозь уже изнутри все иструхлявело, все жучками источено, однако ж стояло… Ветвей у него было много, вот оно и душило ими молодые деревца. Думаю, теперь эти самые отростки ко мне начнут тянуться, попробуют и меня задавить… Ну, да ничего, посмотрим, кто кого? Да нет, я уверен, в худшем случае — смогут только тень на меня бросить, а раздавить — нет, не смогут… Так вот, это гнилое дерево обязательно надо было корчевать, с корнями, брат, выковыривать… И даже если б я знал, что его отростки совсем меня раздавят, все равно должен был эту гнилушку с корнем рвать, чтобы спокойно могло дышать деревце, которое я спас… Понимаешь, ни за что, ни про что хотели впутать в черное дело ни в чем не повинного парня… Вот потому-то я и пришел сюда, Кафар, вот потому-то меня и потянуло к маме…

— Да, покойная Лейла-ханум была очень доброй и справедливой…

Фарадж, словно застыдившись своей откровенности, повернулся к памятнику, снова начал стряхивать с него снег. Думая над словами друга, Кафар зашел с другой стороны, провел ладонью по заснеженным плечам, по волосам мраморной Лейлы-ханум.

И вдруг Фарадж остановился и посмотрел на Кафара. Кафар замер и тоже посмотрел на него… Словно какая-то сила подтолкнула их — они сжали друг друга в объятиях!

Сердца их были полны, и чувствовалось по крепости этого объятия, что сейчас не надо ничего говорить, что слова не нужны — каждый из них не только чувствовал, но даже слышал то, что творилось в сердце другого… И вот теперь Кафар размышлял: придет в этот раз Фарадж на могилу? Будет ли он опять советоваться с матерью?

«Обязательно придет, — старался уверить себя Кафар. — Ведь это же Фарадж! Вызовет к себе Исламова, отчитает его как следует! Это, скажет, серьезное преступление — сдавать недостроенный дом. Получать ни за что, ни про что звания передовиков, премии, обманывать и самих себя, и народ, и государство — это серьезное преступление!»

Да, тот Фарадж, которого он знает с детских лет, не может не сказать этого, а как секретарь райкома — он еще и накажет Исламова. Пусть и для других это будет уроком!

Фарадж поступит только так!

Кафар закрыл глаза, и ему показалось, что Фарадж здесь, рядом с ним, что он слышит, как тогда, биение сердца друга…

А тем временем Махмуд возвращался со дня рождения товарища. Настроение у него — было отличное, в ресторане, где отмечали день рождения, его познакомили с красивой девушкой; видно было, что и он ей нравится — весь вечер они смотрели друг на друга.

Махмуду страшно хотелось запеть от счастья, и он бы запел, если бы сейчас был на улице один, если бы не стеснялся людей.

От мыслей о девушке Махмуд отвлекся только возле дома. У въезда в их тупик стояла молочно-белая «Волга-», а из нее выходил человек, в котором удивленный Махмуд узнал руководителя своей дипломной работы, заведующего кафедрой экономики профессора Касумзаде.

— Это вы, профессор? — спросил Махмуд, не веря своим глазам. — Здесь?..

И тут из машины вышел еще один человек, и профессор Касумзаде, широко улыбаясь, не замедлил представить его Махмуду:

— Знакомься, это академик Муршудов. Мой близкий друг. Ну, что же ты, знакомься, знакомься, — сказал профессор растерявшемуся Махмуду.

— Мы знакомы, — наконец откликнулся он. — Мы соседи.

— Соседи? Ну что ж, пригласил бы нас в гости, что ли, Махмуд. — В голосе профессора Касумзаде Махмуду послышались какие-то странные игривые нотки.

То ли от неожиданности, то ли от радости Махмуд на какой-то момент лишился дара речи.

— С радостью, с большой радостью, — наконец спохватился он. — Я сейчас… — Махмуд хотел бежать домой, предупредить родителей о том, какие гости хотят осчастливить их, но профессор Касумзаде придержал его.

— А что ж ты даже не спросишь, с чего это вдруг профессор с академиком пожаловали к вам в гости?

— Да разве об этом спрашивают?

— Молодец! Вижу, на пользу тебе пошли мои уроки! — Профессор похлопал его по плечу и повернулся лицом к академику Муршудову. — Я же говорил, что мой студент — отличный, воспитанный парень.

— Да, не могу не согласиться — сразу видно, что молодой человек хорошо воспитан. Думаю, его ждет блестящее будущее. Не жаль будет трудов, потраченных на такого парня. — Академик Муршудов потрепал Махмуда по голове.

Махмуд почувствовал, что аж покрывается потом от всех этих похвал, от этого расположения: шутка ли, с ним ведь так тепло разговаривает не только профессор Касумзаде, одно имя которого приводит студентов в трепет, но и сам академик Муршудов.

А профессор Касумзаде все продолжал нахваливать его.