В тупике

— Да, сердце мое, если купишь, не прогадаешь. Во-первых, буйволиное молоко и простокваша гораздо вкуснее, чем коровьи. Во-вторых, корову-то теперь и пасти негде, пастбищ не осталось. Где ты будешь ее пасти? А корова, как и овечка, любит побродить, самой попастись, поискать траву повкуснее. Ну, а буйвол — совсем другое дело, совсем другое… Ты его накорми, дай выспаться, поухаживай за ним — вот и все, и он уже доволен. Накормишь его, загонишь в хлев — пусть стоит, если работы нет. Дашь раз в день ему напиться — вон, из арыка, что там, в саду… Пусть из арыка пьет.

— А знаешь, бабушка, еще коня куплю.

— Купи, сердце мое. Наш дедушка Махмуд тоже очень любил коней. Просто дня без своего коня прожить не мог.

— Куплю, посажу тебя на этого коня и буду катать. Даже в Гянджу съездим, да?

— В Гянджу? Да что ты, сердце мое, я уже старенькая, я теперь, наверно, не смогу сесть на лошадь. А если хоть раз свалюсь с нее — так и умру без моллы.

— Да? Ну тогда я куплю машину. Папа говорит, что подарит мне свои «Жигули», только я хочу «Волгу». Посажу тебя на переднем сиденье и повезу прямо на Гек-гель.

— Повези, сердце мое, повези. Я Гек-геля никогда не видела. Слышать — часто слышала, а вот, поди же, самого озера-то так и не видела.

— Ну ты даешь! Тебе уже столько лет, а ты до сих пор Гек-геля не видела?

— Что же делать, сынок, никто меня не свозил…

— Ну ладно, бабушка, ничего. Ты потерпи, я тебя сам отвезу… Надену вельветовые джинсы, сяду за руль… А тебе куплю вельветовое платье, ладно?

— А что это такое, сердце мое?

— Ну, бабушка! Ты что, правда, не знаешь? Чего-то ты ничего у меня не знаешь!

— Почему не знаю! Знаю, но только то, сердце мое, что нужно знать крестьянам: о скоте, о зверях, о том, как сеять-пахать. Ты меня спроси, а я тебе все, что хочешь, скажу…

— Ну, в общем, ладно. Сядем в машину и поедем прямо на Гек-гель. Может, даже поставим там палатку и будем жить, да?

— А как же наш дом, сердце мое? На кого же мы здесь оставим все наше имущество?

— Да мы ненадолго, бабушка, дней на десять или пятнадцать. Съездим, а потом вернемся. А захочешь — еще лучше сделаем.

— Как это лучше?

— У другого дедушки, в Гяндже, есть большой бассейн… Бабушка, а буйволы рыбу едят?

— Вот не знаю, сынок… Клянусь богом, ни разу не слыхала, чтобы буйволы рыбу ели.

— Тогда все в порядке. Мы возьмем нашего буйвола и пустим его в этот бассейн, пусть вместе с рыбами плавает. И корм для него дедушка привезет, а мы с тобой будем спокойно гулять. Только еще возьмем с собой Айнур, ладно?

— А кто это, сердце мое?

— Это?.. Это… ну, соседская девочка у нас в Гяндже… Знаешь, бабушка, какая она красивая!

— Да-да, припоминаю, припоминаю, твой папа мне рассказывал, что у вас по соседству есть такая девочка — ну прямо полумесяц.

— Вот когда вырасту, бабушка, я на ней женюсь, ладно? Она тоже со мной дружит. И мама ее всегда говорит: выдам ее только за тебя. А еще, бабушка, другие тетки тоже говорят, что своих дочерей только за меня выдадут. Вот как много девочек меня любит. Правда, хорошо, бабушка?

— Правда, правда, сердце мое родное, ведь ты у нас красавец, настоящий мужчина…

— Нет, я еще не настоящий мужчина, я знаю… Вот вырасту, кончу этот… ну, в общем, стану прокурором — вот тогда и буду настоящим мужчиной. Это мама так говорит. Ты, бабушка, еще увидишь, что я тебе напокупаю, когда настоящим мужчиной стану.

— Ничего мне не надо, сердце мое, ты только дом мне построй, ладно?

— Ну, дом — это ерунда. Вот увидишь, какой громадный дом я тебе построю. Такой дом, что никогда не треснет. А хочешь, целых пять этажей построим? Мама говорит: будешь прокурором, так хоть десятиэтажный дом себе построить сможешь. Мама-то знает, правда? Я себе десять этажей построю, а тебе пять — хочешь?

— Нет, родной, что ты, мне такой не надо. Мне в таком доме тоскливо становится, сердце сжимается.

— Да? А нам вот не тоскливо в пятиэтажном… Ну ладно, как хочешь, построю тебе двухэтажный.

— Построй, родной мой, построй… Не дай мне уйти из этого мира без радости…

Кафар как замер на одном месте, так и стоял, не в силах ни сдвинуться с места, ни слушать больше этот разговор. Его душили слезы. «Значит, на нас мать уже не надеется, теперь вся ее надежда на внуков… Да и с внуком, конечно, просто так говорит… чтобы утешить себя…» Он робко кашлянул. Голоса под черным инжиром смолкли. Быстро отойдя на несколько шагов назад, Кафар громко крикнул:

— Мама! Ты где, мама?

Гюльсафа, а за ней и внук заспешили к Кафару, и он не выдержал, припадая на больную ногу, рванулся к ней.

— Наконец-то, сынок, ты приехал, наконец-то приехал… С приездом тебя, сынок… — Гюльсафа крепко держала сына за руки, взволнованная дрожь ее маленьких, сухоньких холодных ладоней передалась Кафару. — Ты один? Почему детей не привез?

— Я один, мама, — сказал Кафар, стараясь выдержать пристальный, всезнающий взгляд матери. — Один приехал.

— Ну пойдем, пойдем, ты с дороги, проголодался.

— Голодный как волк, — улыбнулся Кафар. Он и вправду проголодался — в последний раз ел еще вчера.