В тупике

— Очень скупой материал, — сказал эксперт. — Тем не менее я сделал определенные выводы. Хотите услышать их?

— Да, — ответил Рённ.

— Прежде всего я попробовал исключить из ленты все побочные звуки, шум и прочее.

Рённ ожидал, приготовившись записывать.

— Что касается ответа на первый вопрос о том, кто стрелял, то здесь выделяются четыре согласных: д, н, р, к. Но при более обстоятельном анализе слышны определенные гласные и дифтонги после согласных. Например, «а» между «д» и «н».

— Данрк, — сказал Рённ.

— Именно, для неопытного уха ответ звучит где-то так, — сказал эксперт. — Далее, как будто слышен чуть заметный дифтонг «ай».

— Данрк ай? — спросил Рённ.

— Что-то похожее, хотя «ай» не очень четкое. — Эксперт на миг умолк, а потом задумчиво прибавил: — Тот человек был в очень тяжелом состоянии, так?

— Так.

— И видимо, чувствовал страшную боль?

— Возможно, — ответил Рённ.

— Ну тогда можно объяснить, почему он сказал «ай», — с облегчением молвил эксперт.

Рённ кивнул.

— Теперь я почти уверен, — продолжал эксперт, — что эти звуки образуют целое предложение, а не одно слово.

— И как звучит это предложение? — спросил Рённ.

— Трудно сказать. В самом деле трудно. Например, «дань реки, ай» или «день рока, ай».

— «Дань реки, ай»? — удивился Рённ.

— Это, конечно, только предположение. Ну а что касается второго ответа…

— «Самалсон»?

— Вам кажется, что оно звучало так? Интересно. А у меня сложилось иное впечатление. Я услыхал два слова: сначала — «сам», а затем — «алсон».

— И что это означает?

— Ну, можно допустить, что второе слово означает какую-то фамилию, Алсон или, что вероятней, Ольсон.

— «Сам Алсон» или «Сам Ольсон»?

— Именно так. Вы тоже выговариваете «л» твердо. Может, он говорил на этом же диалекте? — Эксперт немного помолчал, а затем добавил: — Вряд ли, чтобы кто-то носил имя Сам Альсон или Сам Ольсон, не правда ли?

— Да, — ответил Рённ.

— У меня все.

— Благодарю, — сказал Рённ. Подумав, он решил не докладывать начальству об этих результатах, по крайней мере, сейчас.

* * *

Хотя часы показывали только без четверти три, было уже совсем темно, когда Колльберг добрался до Лонгхольмена. Он замерз, устал, а тюремная атмосфера также не прибавила ему радости. Комната свиданий была голая, убогая, неприветливая, и Колльберг понуро ходил от стены до стены, ожидая того, с кем должен был встретиться. Заключенного, по фамилии Биргерссон, который убил свою жену, обследовали в клинике судебной медицины. В свое время его, вероятно, освободят и передадут в какое-либо заведение для психически больных.

Примерно через четверть часа дверь открылась, и надзиратель в темно-синей униформе впустил лысоватого мужчину лет шестидесяти. Колльберг подошел и пожал ему руку:

— Колльберг.

— Биргерссон.

Он оказался человеком, с которым было приятно разговаривать.

— Следователь Стенстрём? Да, я его помню. Очень симпатичный. Передайте, будьте любезны, ему привет.

— Он умер.

— Умер? Трудно поверить. Такой молодой… Как это случилось?

— Именно об этом я и хочу с вами поговорить.

Колльберг объяснил, что ему необходимо.

— Я целую ночь прослушивал магнитофонную запись, — в заключение сказал он. — Но думаю, что вы не включали магнитофон, когда, например, пили кофе.

— Не включали.

— Но и тогда разговаривали?

— Да. По крайней мере, часто.

— О чем?

— Обо всем на свете.

— Вы не могли бы вспомнить, что больше всего заинтересовало Стенстрёма?

Биргерссон подумал и покачал головой.

— Это был обычный разговор. О том о сем. Ни о чем особенном. Что его могло заинтересовать?

— Именно это я и хотел бы знать. Колльберг вынул блокнот, который дала ему Оса, и показал его Биргерссону.

— Это вам ни о чем не говорит? Почему он написал слово «Моррис»?

Лицо Биргерссона просветлело.

— Мы, наверное, разговаривали о машинах. У меня был «моррис-8», знаете, большая модель. И наверное, в связи с чем-то вспомнили об этом.

— Ага. Когда вы что-то вспомните, позвоните мне. В любое время.

— Машина у меня была старая и неказистая. Зато как ходила! Моя… жена стыдилась ее. Говорила, что у всех новые машины, а у нас такая рухлядь.

Он заморгал глазами и умолк.

Колльберг быстро закончил разговор. Когда надзиратель увел убийцу, в комнату зашел молодой врач в белом халате.

— Ну как вам понравился Биргерссон? — спросил он.

— Он производит приятное впечатление.

— Да, — сказал врач. — Он молодец. Единственное, что ему было надо, это избавиться от той ведьмы, на которой он был женат.

Колльберг пристально посмотрел на него, спрятал бумаги и вышел.

* * *

Была суббота, половина двенадцатого ночи. Гюнвальд Ларссон замерз, хотя надел теплое пальто, меховую шапку, лыжные брюки и обул лыжные ботинки. Он стоял в подъезде дома на Тегнергатан, 53. Стоял здесь не случайно, и его трудно было бы заметить в темноте. Он провел здесь уже четыре часа, и к тому же это был не первый вечер, а десятый или одиннадцатый.