В тупике

— Я тебя повезу, — сказала Оса. — Я еще ничего не пила.

Дорогой они не разговаривали. Надзиратель в тюрьме подозрительно посмотрел на Осу Турелль.

— Это моя секретарша, — сказал Колльберг.

Биргерссон не изменился. Может, только казался еще более робким и худым, чем две недели назад.

— Что вы хотите мне сказать? — недовольно спросил Колльберг.

Биргерссон улыбнулся.

— Это, должно быть, глупо, — сказал он, — но как раз сегодня вечером я вспомнил одну вещь. Вы же спрашивали меня о машине, о моем «моррисе». И…

— Да? И?

— Как-то, когда мы со следователем Стенстрёмом сделали перерыв и просто болтали, я рассказал одну историю. Помню, что тогда мы ели свиной окорок с пюре. Это моя любимая пища, и теперь, когда нам дали праздничный ужин…

Колльберг смотрел на собеседника злым взглядом.

— Что за история? — перебил он.

— Ну, точнее, рассказал о самом себе. Случай с тех времен, когда я жил на Руслагсгатан со своей женой. У нас была только одна комната, и когда сидел дома, то всегда нервничал, меня все угнетало, раздражало…

— Ага, — сказал Колльберг. Он чувствовал жажду, а еще больше голод. Кроме того, от гнетущей атмосферы тюрьмы его еще сильнее тянуло домой.

Биргерссон продолжал рассказывать спокойно и обстоятельно:

— Вот я и ходил вечерами по городу, просто чтобы не сидеть дома. Это было почти двадцать лет назад. Часами ходил по улицам, временами даже всю ночь. И чтобы убить время, чтобы не думать о своей невеселой жизни, нашел себе развлечение.

Колльберг посмотрел на часы.

— Так, так, — нетерпеливо молвил он. — И что же вы делали?

— Ходил по улицам и смотрел на машины. Я изучил решительно все модели и марки. За какое-то время я мог узнать все виды машин на расстоянии тридцати-сорока метров. Если бы была такая игра на отгадывание марок машин, ну, например, автолото, я бы определенно получил самый большой выигрыш. Не имело значения, смотрел ли я на машину спереди, сзади или сбоку.

Колльберг покорно пожал плечами.

— Можно получить большое удовольствие от такого простого развлечения, — продолжал дальше Биргерссон. — Иногда попадались в самом деле редкостные модели.

— И вы разговаривали об этом со следователем Стенстрёмом?

— Да. И больше ни с кем, кроме него. И он сказал, что, по его мнению, это интересно.

— И чтобы сообщить это, вы вызвали меня сюда в половине десятого вечера? В сочельник?

Биргерссон, видимо, обиделся.

— Но вы же просили сообщить вам, если о чем-то вспомню.

— Разумеется, — поднялся Колльберг. — Благодарю.

— Но я же не сказал еще самого главного, — пробормотал Биргерссон. Следователя особенно заинтересовало одно. Я вспомнил это, поскольку вы спрашивали о «моррисе».

Колльберг вновь сел.

— Так? А что именно?

— Ну, мое любимое развлечение тоже имело свои трудности, если можно так сказать. Некоторые модели трудно было отличить, особенно в темноте и если смотреть с большого расстояния. Например, «ДКВ» и «ИФА».

— А при чем здесь Стенстрём и ваш «моррис»?

— Мой «моррис» ни при чем, — ответил Биргерссон. — Просто следователь заинтересовался, когда я сказал, что труднее всего было отличить «моррис-минор» от «рено КВ-4», если на них смотреть спереди. Сбоку или сзади нетрудно. А просто спереди или чуть наискось в самом деле было нелегко. Хотя со временем я натренировался, но все же иногда ошибался.

— Постойте, — перебил его Колльберг. — Вы сказали, «моррис-минор» и «рено КВ-4»?

— Да. И вспоминаю, что следователь даже подскочил, когда я ему сказал об этом. Все время, пока я говорил ему о своем увлечении, он, казалось, не очень внимательно слушал. А когда я сказал об этом, он страшно заинтересовался. Несколько раз меня переспрашивал…

Когда они возвращались домой, Оса спросила:

— Что это дает?

— Я еще толком не знаю. Но, может, наведет на след.

— Того, кто убил Оке?

— Может быть. По крайней мере, это объясняет, почему он написал слово «моррис» в своем блокноте.

— Подожди, я также кое-что вспомнила, — сказала Оса. — За несколько недель до смерти Оке сказал, что как только будет иметь два свободных дня, так поедет, кажется, в Экшё. Это тебе что-то говорит?

— Ничегошеньки, — ответил Колльберг.

Город был пустой, единственными признаками жизни на улицах были несколько рождественских гномов, которых связывала профессиональная усталость и валило с ног слишком щедрое прикладывание к бутылке в гостеприимных домах, две кареты «Скорой помощи» и полицейская машина. Через какое-то время Колльберг спросил:

— Гюн говорила, после Нового года ты нас покидаешь?

— Да. Я поменяла квартиру. И хочу найти другую работу.

— Где?

— Еще точно не знаю. Но думаю…

На несколько секунд она умолкла, потом добавила:

— А что, если в полиции? Там же есть свободные места?

— Наверное, есть, — рассеянно ответил Колльберг.

Когда они вернулись на Паландергатан, дочка уже спала, а Гюн, свернувшись калачиком на кресле, читала книжку. Глаза у нее были заплаканы.

— Что с тобой? — спросил Колльберг.

— Еда остыла. Весь праздник испорчен.

— Ничего. У меня такой аппетит, что, положи на стол дохлого кота, я буду его есть.

— Звонил твой безнадежный Мартин. Полчаса назад.