В твоем доме кто-то есть

– Мне так жаль, – сказал Дэрби. – Это все так ужасно.

– А как насчет родителей, купивших алкоголь? – спросил Олли. Такой вопрос мог бы задать его брат.

– Их оштрафовали позже, – ответила Макани. – Тот октябрь стал адом в замедленной съемке. Меня отстранили от школы на тридцать дней и исключили из команды по плаванию. Я всегда была частью команды. И вдруг внезапно перестала ею быть. Парень, с которым я встречалась больше полугода, Джейсон, – он тоже был прыгуном в воду – перестал отвечать на мои сообщения и отписался от меня во всех соцсетях. Наш разрыв был не публичным, но мгновенным.

Алекс с нетипичной для нее деликатностью спросила:

– А Жасмин?

Ответ был написан на лице у Макани: их дружба умерла на том берегу.

– В школе не могли не обращать внимания на ее обрезанные волосы, – пояснила она. – Это было очень жестоко. Поскольку я несовершеннолетняя, мое имя не упоминалось в прессе, но это никому не мешало обсуждать всю историю в интернете, а мне – найти свои фото крупным планом со словом «сука» на лбу. А слово «шлюха» все еще было видно, когда Жасмин привезли в больницу. Вся команда была пристыжена, но меня считали зачинщицей.

– Несмотря на то что на твоем лбу тоже было написано оскорбление? – спросил Олли.

– Они думали, что про меня это справедливо. – Макани подняла голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – Ведь именно я взяла нож.

Она получала тысячи сообщений с угрозами от одноклассников, соседей и незнакомцев, которые вымещали на ней свое негодование. С нее хотели снять скальп, изнасиловать, убить.

Как тебе не стыдно?! – писали в интернете. – Почему ты все еще не покончила с собой? #ПлавающиеШлюхи #KonaGate #КомандаСовершиСамоубийство

Макани долго спала и без цели бродила по дому. Поток брани был бесконечным. Иногда она испытывала боль оттого, что именно ее выставили виноватой, но чаще всего казалось, что у них есть на это право. Она не знала, что делать, куда идти и с кем говорить. Ей все еще хотелось позвонить Жасмин, единственному человеку, который всегда понимал ее, вот только как раз этого человека Макани и подвела.

– Я написала Жасмин длинное письмо с извинениями – настоящее письмо на бумаге – и отправила. Она так и не ответила, но я бы и сама поступила так же. В это время мои родители наняли адвоката, который запретил связываться с Жасмин. А потом меня попросили возместить убытки.

Когда Макани увидела, что ее друзья не понимают, что это, она объяснила:

– Меня попросили заплатить за профессиональную стрижку. – Она покачала головой. – Словно это могло что-то изменить. – Макани заплатила бы любую сумму, если бы ее попросили. Она бы отрезала собственные волосы на всю оставшуюся жизнь.

– Так что случилось? – Рука Олли больше не лежала на ее спине, но он по-прежнему сидел рядом. – В твоем деле все еще записано «нападение»?

– Нет. Где-то месяц спустя прокурор округа отменила обвинение, и меня оправдали.

– Должно быть, это стало таким облегчением, – выдохнул Дэрби.

– Не очень. Я чувствовала, что это заслуженно. А потом прокурор округа допустила ошибку, рассказав репортеру, как мне жаль, что я так поступила, но «одна ночь веселья не должна разрушить жизнь». Она использовала фразу «дети есть дети».

Все поморщились.

– Ага, – сказала она. – Соцсетям это не понравилось.

Общественность хотела наказания для Макани. Они стали писать еще яростнее, еще возмущеннее. Увеличилось число угроз расправы. Реакция приняла катастрофические масштабы.

Лицо Олли помрачнело, но он смотрел на нее с пониманием, а не с осуждением. По крайней мере, Макани на это надеялась, когда он спросил:

– Как ты оказалась здесь? Когда поменяла фамилию?

– Когда закончилось отстранение от школы, мои одноклассники так на меня смотрели, такое говорили. Я не продержалась даже до обеда. Папа забрал меня из кабинета медсестры и по дороге домой сказал, что подал на развод. А позже тем вечером мама сообщила, что они отправляют меня сюда.

Олли и Дэрби казались ошеломленными. Алекс выругалась.

– Именно прокурор округа предложила, что мне будет легче прижиться на новом месте, с новой фамилией. Так сложнее меня выследить.

– Ты хотела ее поменять? – спросил Олли.

– Не знаю.

Макани была в такой депрессии, что просто дала этому свершиться. Новая личность принесла хоть какое-то, но облегчение.

Теперь, делясь своей историей, она словно открыла клапан невероятного внутреннего давления. Ее тайна – ноша, которую она сама на себя повесила, – наконец была раскрыта.

Дэрби положил коробку с пончиками на пол, встал с дивана, заключил Макани в крепкие дружеские объятия и не отпускал до тех пор, пока она не обняла его в ответ.

– Мне жаль, что ты так долго жила один на один с этим. Если бы ты сразу нам рассказала…

– Ты не боишься, что я злобный социопат? Тот, кто наслаждается болью других? – В шутке Макани была доля правды.