В твоем плену (СИ)

- Миссис Оу, если хотите подняться наверх, я помогу вам.

- В смысле, отнесете меня? - не получается даже усмешка.

- Если позволите.

- Не надо, я сама.

На меня запоздало, но стремительно накатывает апатия, я буквально ощущаю, как она поднимается с ног к голове, подобно ртутному столбику в старом советском градуснике. И подняться самостоятельно по лестнице мне и впрямь будет непросто, но не хочу, чтобы кто бы то ни было, меня носил. Тем более МакАртур, организовавший мне тюрьму в собственном доме.

И хоть идти куда-то я сейчас не в состоянии, не спросить его не могу:

- Я все еще под замком?

- Вы не под замком, вы под…

- Давайте без жонглирования терминологией, Рэй. Я могу выходить из дома?

- Конечно. Но не одна. Вас буду сопровождать я или кто-то из моих…

- Ясно. Идите, Рэй.

- Я…

- Я провожу вас, - вмешивается Рита, прекрасно зная, что еще слово от МакАртура, и меня бомбанет.

Когда Рита возвращается, я спрашиваю, где мой телефон. Щелкаю экраном - пропущенных звонков больше сотни, но того единственного, который я жду, нет.

Почему он не звонит?..

Глава 37 Самый худший день

Два следующих дня до похорон я сплю.

Сплю, просыпаюсь, рыдаю, пью снотворное и снова сплю.

Сплю, потому что бодрствовать невыносимо. Невыносимо отвечать на звонки, невыносимо выслушивать соболезнования, невыносимо снова и снова отвечать на бесконечные вопросы: "Ничего не видела. Ничего не слышала. Ничего не знаю. Рассел со мной о делах никогда не разговаривал. При мне ни с кем не встречался. Никому не звонил. Ни о чем не договаривался…"

Невыносимо ждать звонка Сойера…

Невыносимо чувствовать на себе сочувственные взгляды. Пусть даже родных людей.

Когда не сплю, я пребываю в полной прострации, пугая их и заставляя беспокоиться. Знаю, что Ритка перезванивается с отцом, жалуется ему на меня, знаю, что мама прилетела поддержать, что Спенс регулярно спрашивает обо мне, но мне все равно. Я отомру только, когда появится Сойер. Но он не появляется.

Утром дня икс я не могу заставить себя встать с кровати. Тупо таращусь в потолок, вялая и безучастная к происходящему. Если похороны пройдут без меня, я не расстроюсь. Скорее всего, этого даже не замечу. Я могу так лежать еще долго - всю жизнь.

Но разве мне позволят?

Ритка бесцеремонно плюет мне в лицо холодную воду, пытаясь привести меня в чувство, и, не обращая внимания на сопротивление, вдвоем с папой выводят меня из дома. Выволакивают.

На улице толпа одетых в черное людей. Боже, откуда столько?!

Многие в темных очках, хотя льет дождь, достаточно сильный, и глаза не нуждаются в защите. По крайней мере, от солнца. Все с зонтами, такими же черными - траурными, - как одежда. Глаза болят от черноты и даже начинают слезиться. Поэтому я не замечаю, как кто-то подходит ближе, и вздрагиваю, почувствовав, что меня обнимают - Спенсер. Без улыбки и своей обычной дразнилки про секси-мачеху. Ни один человек в мире сейчас не назовет меня секси…

Рядом со Спенсом мать, бывшая жена Рассела Кэролайн, элегантная и сдержанная - безупречная, - мне до нее как до луны… Она робко улыбается и ободряюще сжимает мой локоть. Вымученно киваю в ответ - так положено, - и в этот момент ощущаю покалывание на щеке, легкое жжение, как от прикосновения взглядом… Я не сомневаюсь ни секунды - ТАК смотреть может только он!

Вскидываю голову, враз загоревшимися глазами жадно ощупываю каждое лицо, выискивая в толпе Сойера.

- Хэвен, что случилось? Кого ты ищешь? - тут же напрягается Рита.

Качаю головой. Я ищу, но не нахожу. Его нет. Мой лихорадочный взгляд снова потухает, будто кто-то щелкнул тумблером.

В церкви я еще раз ощущаю кожей это покалывание, посылающее волны электричества по моему уставшему телу и, вытянув шею над частоколом голов, я шарю глазами по рядам с сотнями присутствующих, с отчаянием и надеждой - с отчаянной надеждой. Но и тут его нет.

Сдувшись, как шарик, и сгорбившись, вжимаюсь спиной в полированную скамью.

Панихида идет, кто-то подходит, что-то говорят, выражают соболезнования, кидают сочувственные взгляды, а я хочу лишь одного - чтобы все поскорее закончилось, и я осталась, наконец, одна. У меня нет сил играть роль убитой горем жены. Не тогда, когда я знаю, что все это из-за меня. Все эти люди потеряли дорогого человека, друга, коллегу, потому что я так захотела.

Да, не я нажала на курок, но я не могу не чувствовать себя виноватой в его смерти. Я виновна в том, что позволила себе думать, пусть и на миг, пусть и не всерьез, но задумалась, что такой исход - единственный шанс для нас с Сойером. И теперь…

Теперь Рассел мертв, а Сойер… а Сойер меня избегает.

К моменту, как мы прибываем на кладбище, дождь уже закончился, но земля сырая, и ноги утопают в мокрой траве.

МакАртур, опустив глаза и сняв очки, говорит что-то высокопарное, берущее за душу, я глотаю слезы и воздух ртом. Душит. И давит. И боль, и тоска, и чувство вины.

Странное ощущение, будто через меня пропустили электрический ток, преследует меня и здесь, но я на него не реагирую - фантомные боли, не более. Какой смысл снова разочаровываться?