В твоих пылких объятиях

Когда ему не хотелось отвечать на тот или иной вопрос, он ловко уходил от него, прикрываясь, как щитом, сарказмом и иронией.

– Я в это не верю.

– И правильно делаешь. Я не только сочинитель пьес, но еще и неплохой актер. Мне, к примеру, не составило бы никакого труда разыграть перед ними роль благородного кавалера и преданного королю солдата.

– Не надо никого из себя разыгрывать. Будь самим собой, вот и все.

– Это означает быть Ричардом Блайтом, человеком, который всегда играет какую-нибудь роль. И не важно, какая у него аудитория. Человек этот готов с равным удовольствием играть и перед королем и его придворными, и перед деревенскими помещиками и торговцами, и перед простым народом.

Элисса нахмурилась:

– Сейчас, стало быть, ты тоже играешь?

Ричард пожал плечами.

– И когда занимаешься со мной любовью – тоже? И двигаешься ты тоже как актер – заранее продумывая каждый свой шаг и жест? А когда говоришь, то произносишь одни лишь затверженные строки из пьес – своих или какого-нибудь другого сочинителя? Ты так вел себя со всеми женщинами? Сколько, кстати, их у тебя было?

– Элисса, я…

Карета остановилась, но Элисса не стала ждать, когда Ричард выйдет и подаст ей руку, а отворила дверцу и выбралась из экипажа без его помощи.

Ричард остался в карете, наблюдая за тем, как она входила в дом. Он сидел в экипаже до тех пор, пока кучер, которому показалось, что он уснул, не сделал попытки его растолкать.

Стоило только кучеру коснуться его плеча, как Ричард выскочил из кареты и бегом бросился к дверям дома.

В спальню он, однако, подниматься не стал. Вместо этого он торопливо прошел по коридору и вошел в кабинет Элиссы, который находился рядом с гостиной. Там он занялся делом, которым, по его разумению, ему давно уже следовало заняться.

Когда Ричард на следующее утро ехал по проселочной дороге, его обуревали весьма противоречивые чувства. Он был бесконечно утомлен и счастлив одновременно.

Хотя, как говорили древние, «все течет, все изменяется», дорога за годы его отсутствия никаких изменений не претерпела и была точь-в-точь такой же, как в годы его юности.

Ричард вспомнил, как он мальчишкой возвращался ночью по этой дороге домой. Ночь не пугала его, наоборот, она предоставляла ему возможность побыть наедине со своими мыслями. Куда чаще, впрочем, он ходил по этой дороге днем, окидывая взором поля с зеленеющими всходами ячменя и стада пасшихся на лугах овец.

Красоты деревенской природы были с детских лет отрадой его души – отрадой, которой он лишился, когда переехал в Европу, поскольку нигде в мире не было такой бархатистой зеленой травы и таких заливных лугов, как в окрестностях Блайт-Холла.

Сегодня утром Ричард испытывал утомление по той простой причине, что всю ночь не спал. Счастлив же он был потому, что осознал наконец свою ошибку. Разыгрывать из себя распутного придворного и наперсника веселого короля Карла было ни к чему. Куда больше ему бы подошло амплуа благородного человека, достойного своего древнего герба и своих наследственных владений.

Ричард сожалел о том, что всю ночь просидел в кабинете, а подняться в спальню и попросить прощения у Элиссы так и не удосужился. Что ж, перед тем как отправиться на прогулку с Уилом, он отыщет ее и принесет ей свои извинения.

Беззаботно насвистывая, он попытался представить себе, что при этом скажет и как будет себя вести. Помнится, она обвиняла его в том, что он обдумывает заранее каждый свой шаг и жест, иными словами, тщательно режиссирует свои действия. Ну и пусть! Ему было приятно представлять себе во всех подробностях, как он поцелует ее, в руку или в щеку – он пока еще не решил, куда именно, – а потом начнет говорить нежные слова. Возможно, он даже поцелует ее в губы – все зависит от того, какое выражение глаз будет у нее в этот момент.

Неожиданно лошадь Ричарда остановилась как вкопанная, и всаднику стоило немалого труда удержаться в седле. Словно чертик из коробочки, из зеленых насаждений, что росли вдоль дороги, выскочила Антония Норберт и предстала перед изумленным взором Ричарда. На ней была огромная уродливая шляпа, которая слегка сбилась набок, и светлое платье, испачканное зеленым травяным соком и в нескольких местах порванное.

Пока Ричард успокаивал лошадь, Антония широко улыбалась и усиленно моргала, пытаясь изобразить то, что сочинители обыкновенно именуют «трепетом ресниц».

– Лорд Доверкорт! Какой приятный сюрприз!

Ричард, которого поразила наглость этой девицы, чьи манеры были еще более развязными, нежели манеры слонявшихся по набережной Темзы шлюх, окинул ее холодным взглядом и с привычной иронией в голосе осведомился:

– И как часто вы залегаете в придорожных кустах, подкарауливая ничего не подозревающих путников?

Девица захихикала. Громко, бесстыдно.

– Вы такой забавник, милорд!

– Нет, правда, что вы здесь делаете, мисс? Разве вы не знаете, что таким очаровательным юным леди, как вы, не рекомендуется гулять в одиночестве? – произнес Ричард, сделав вид, что не расслышал предыдущей реплики Антонии.