В твоих пылких объятиях

— Итак, ты, надеюсь, уже поняла, какова была атмосфера дома, в котором я родился и вырос, — снова заговорил он, не спуская с нее напряженного взгляда. — Но что атмосфера? Это так, ерунда, что называется, воздух. Под родительским кровом мне предстояло познать другие, куда более осязаемые и ужасные вещи. Когда мне было восемь лет, как-то раз среди ночи меня разбудил дурной сон. Мне часто снились дурные сны, но этот был настоящим ночным кошмаром, хотя сейчас я его и не помню. Как бы то ни было, мне захотелось увидеть мать. — При этих словах Ричард громко рассмеялся, но смех его был не веселым, а зловещим, и Элиссе, которая слышала его раскаты, сделалось жутко. — Почему мне этого захотелось, сказать трудно — ведь мать никогда не обращала на меня внимания, но уж лучше невнимательная мать, чем никакой, — так, по-видимому, я тогда рассуждал, на подсознательном, разумеется, уровне. Короче, я очень испугался и отправился к ней за утешениями. Ни ее, ни отца я в спальне не обнаружил. Потом я услышал приглушенные звуки музыки, доносившиеся со двора, подошел к окну и увидел, что в павильоне у реки горит свет. Я знал, что родители часто пируют там по ночам с друзьями, подумал, что моя мать в павильоне, и, несмотря на поздний час, решил отправиться туда.

Ричард тяжело вздохнул и потер рукой лоб.

— Для меня, ребенка, ночное путешествие было сродни увлекательному приключению. Я до сих пор помню, как шелестела у меня под ногами мокрая от росы трава и какой огромный желтый диск луны был в ту ночь. Признаться, я немного боялся разных метавшихся теней, но все-таки шел — уж больно любопытно мне было взглянуть на то, как веселятся взрослые.

Ричард замолчал и посмотрел в окно.

— В моей жизни бывали минуты, когда мне хотелось, чтобы в ту ночь блеснула молния и ослепила меня навсегда — тогда бы я не увидел того, что мне довелось увидеть, заглянув в окно этого злополучного павильона. Я увидел на столе опрокинутые кувшины с вином и перевернутые блюда с яствами: можно было подумать, что в павильоне веселились не люди, а свиньи. Потом я увидел ковры и разбросанные по полу бархатные подушки, которым самое место было бы в султанском гареме.

Ричард кашлянул, а потом перешел на шепот.

— И вдруг я увидел обнаженные мужские и женские тела, лежащие на полу парами и по три сразу, которые переплелись между собой, словно змеи в клубке. А потом я увидел свою мать с мужчиной, который не был моим отцом, а вслед за тем заметил и отца, который находился в объятиях незнакомой мне женщины.

— Бог мой, Ричард, представляю, какой это был для тебя удар! — тихо сказала Элисса, поднимаясь с места, чтобы подойти к мужу. Встав рядом с ним на колени, она нежно его обняла.

Все это время Ричард сидел неподвижно как статуя, но когда Элисса обняла его, немного оттаял, прерывисто вздохнул и посмотрел на жену.

— Когда я все это увидел, меня в прямом смысле стошнило, — признался он. — Спотыкаясь, на подгибающихся ногах, я пошел назад к дому. Я был до такой степени потрясен увиденным, что не мог в полной мере осознать того, чему стал свидетелем.

На следующий день родители вели себя как ни в чем не бывало — они снова превратились в добропорядочных леди и джентльмена и в присутствии слуг рассуждали о морали, добронравии и благородстве. Тем не менее их ночная, тайная жизнь наложила отпечаток на их существование и так или иначе проявлялась в их другой, повседневной жизни, предназначавшейся для взоров окружающих — надо было только уметь подмечать. И я этому научился — стал замечать многозначительные, брошенные вскользь взгляды, которыми они обменивались со своими друзьями.

— О, Ричард, мне так совестно, что я проникла в твои тайны… — прошептала Элисса.

Ричард ответил ей печальным взглядом.

— Позже я понял, что это был способ, с помощью которого им удавалось поддерживать свой неудачный, без любви, брак. В соответствии с негласным договором каждый из них мог заводить себе любовника или любовницу, чтобы достичь физического удовлетворения — это вместо духовной близости, которой они были лишены. Дальше — больше. После того как умерла моя мать, отец, что называется, пустился во все тяжкие и перестал соблюдать даже те немногие правила приличия и осторожность, о которых они договорились с матерью. Поэтому, когда говорят, что он соблазнил жену моего дяди, я не смею этого отрицать и, более того, готов в это поверить.

Ричард тяжело вздохнул и провел рукой по волосам.

— Должен сказать, — добавил он, — что если бы Седжмор упомянул о том, что я тоже участвовал в этих ночных оргиях, я бы нисколько этому не удивился.

— Между прочим, он на это намекал, — сказала Элисса.

— Дьявольщина, я так и знал! — воскликнул он. — Скажу только, что тогда я был всего лишь несмышленым ребенком.

— Я все время об этом думала… Тебя к этому принудили?

— Нет, Элисса, нет, — произнес Ричард. — Я в этом не участвовал. Наблюдал, видел — да, но не участвовал. Конечно, мои родители были людьми распутными — кто же спорит? — но и они не были до такой степени циничными, чтобы принудить меня участвовать в свальном грехе.