В тылу врага

Вскоре и мы, вслед за ней, пришли в дом, вернее, в одну отапливаемую зимой комнату, являющуюся для мамы одновременно кухней, столовой и спальней. А дом трехкомнатный, не считая отдельной кухни, в которой сейчас и жила мама.

Войдя в комнату, я увидел маму, лежащую в кровати под ватным одеялом. Как только мы появились, она попыталась привстать, чтобы сесть в кровати, но пока я не помог, сесть она не смогла. Мы обнялись и долго были в объятиях. Она без конца целовала меня, гладила голову и спину. Из ее глаз, не переставая, текли слезы, не то от радости, не то от горемычного своего одиночества или страха за нас, сыновей. Ведь из четырех нас одного уже нет в живых, второй вернется из госпиталя калекой, а двое еще на войне, и неизвестно чем все обернется.

— Насовсем приехал, сынок, али на побывку? — спросила она меня.

— Нет, не насовсем. Отпуск дали всего на десять суток с дорогами, так что дома я пробуду не больше шести дней и ночей.

Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, она сообщила мне:

— Недавно фершал приезжал. Об этом сноха Клава его попросила. Он послушал через трубку мои легкие, посчитал пульс, потрогал живот. Сказал, что мне надо лечь в больницу, чтобы обследоваться и полечиться под присмотром докторов. И еще сказал, что меня в больницу возьмут, если со мной приедет женщина, чтобы быть при мне сиделкой. Паша, попроси Клаву, чтобы она побыла со мной в больнице. Она не откажется, она хорошо ко мне относится. — Я ей сказал:

— Мама, завтра утром я отправляюсь в Новинку, уговорю Клаву побыть с тобой в больнице. Потом попрошу в колхозе подводу, чтобы отвезти тебя в больницу.

— Паша, хорошо бы полечиться-то. Умирать не хочется, надо дождаться Сашу и тебя с войны. — И заплакала.

— Не волнуйся, мама. Все будет хорошо. В больнице тебя подлечат. — А она опять про войну продолжила:

— А когда же эта проклятая война закончится? Я боюсь за Сашу и за тебя, — и снова заплакала.

— Мама, война приняла другой оборот. Наша армия взяла инициативу в свои руки. Враг пятится назад. Будем надеяться, что Саша и я останемся живы.

Тетя Марья пригласила меня и шофера Ивана Степановича к столу:

— Мужчины, в народе говорят: хлеб, соль на столе, — садитесь, поужинайте. Мы с Анной Александровной поужинали перед вашим приездом.

На столе нас ожидала дымящаяся отварная картошка с льняным маслом, соленые огурцы, квашеная капуста, каравай душистого черного ржаного хлеба. Поодаль стола, на табуретке стоял разогретый самовар, на котором возвышался чайник с заваркой из листьев малины, приятный запах разносился по комнате.

Я достал из вещмешка пачку галет, десяток кусочков пиленого сахара, пачку грузинского чая, попросил тетю Марью добавить чай в заварку из малиновых листьев. Когда чай заварился, я пригласил всех на чашку чая. Отдельно обратился к Ивану Степановичу, чтобы тот погрелся чайком перед дорогой. Извинившись, сказал ему, что покрепче не захватил, спешил очень.

— Покрепче мне нельзя, я «за рулем», — пошутил он.

— Чайку-то можно, — отозвалась мама, — настоящего-то чаю, да с сахаром и с городским печеньем мы давно не пили. Наливай, Марья Алексеевна, я попью чайку-то.

После ужина и чая Иван Степанович засобирался в дорогу. Я поблагодарил его за оказанную услугу, предложил небольшую денежную купюру.

— Не обижайте меня, Павел Васильевич, спрячьте. Это моя обязанность — подвезти бывшего главного бухгалтера нашей МТС. Лошадь тоже не моя, а государственная.

Попрощавшись с нами, он вышел в моем сопровождении, спешил, чтобы к утру вернуться в Кукобой.

Как только я вернулся в дом, проводив Ивана Степановича, тетя Марья предложила мне ложиться спать, поскольку мне завтра надо рано вставать. Предстоит идти в Новинку, к Клаве и к фельдшеру.

— Паша, залезай на полати, — шепнула она, увидев, что мама заснула. — Там теплее, я туда еще овчинный тулуп закинула, а пуховая подушка там есть. А я на голбце сплю, около печки, там тепло. Спокойной ночи.

Я заснул на полатях сразу же. Уже за полночь, наверное, часа в два ночи, меня разбудили петухи, начавшие кукарекать сначала у соседей, потом и в хлеву мамы, где еще недавно была корова. Там, под потолком — куриный насест из жердей, на который на ночь они взлетают. Он был недосягаем лисицам и другим зверюшкам, охотившимся за курами по ночам.

Утром я проснулся рано, услышав, как тетя Марья загремела рукомойником. Наспех позавтракал и около восьми часов утра вышел из дома, направившись в Новинку. Посреди села навстречу мне мчалась санная подвода. По упряжке и саням я догадался, что это едет на работу председатель колхоза Иван Гарцев. В Карповском находилась колхозная контора, а он жил с семьей в деревне Белое, в двух километрах от нашего села.

Поравнявшись со мной, председатель остановил кобылицу.

— Куда путь держишь, воин? — приветливо спросил он меня.

— Здравствуйте, Иван Семенович! Не узнали? Я Гусев Павел, прибыл в краткосрочный отпуск, потому как мама тяжело больна. А сейчас иду в Новинку.