В тылу врага

За обеденным столом его усадили на почётное место. Наконец-то после многих лет потемневший от старости стол собрал всю семью. Счастье этого момента с особой силой чувствовали отец и Генрик.

После обеда все вышли в сад, что перед домом. Начали собираться и соседи, которые не верили глазам своим — так вырос, возмужал Генрик. Мужчины уселись на траве в кружок, скрутили цигарки и стали расспрашивать Генрика о его приключениях, которые невесть каким эхом донеслись и до Немцовижны.

Старый Мерецкий принёс жбан настоянного на ягодах самогона, угощал соседей, с гордостью посматривая на сына, не успевавшего отвечать на вопросы. Иногда, не в состоянии спокойно выслушивать чересчур сдержанные ответы Генрика, он вставлял свои замечания, принёс из избы его китель с орденом, счастливый за сына. Собравшиеся передавали орден из рук в руки и не переставали выпытывать у Генрика всё новые и новые подробности о том, как он там ловил фрицев.

Раскалённое солнце начало уже прятать свою огненную корону за верхушки леса, день клонился к вечеру, а соседи всё не покидали сада Мерецких. Наслушавшись рассказов Генрика, сами наперебой заговорили о своём пережитом и о первых днях жизни в новой Польше. Ругали на чём свет стоит «лесных братьев», что выходили по ночам с оружием и на словах являлись якобы защитниками прежней Польши, её веры и прав простых крестьян, а на деле оказывались обыкновенными бандитами, отнимающими у бедняка последнюю рубаху, последнюю скотину. А тех, кто сопротивлялся, «лесные братья», как гитлеровцы, секли розгами, а то и убивали. Каждый из соседей считал своим долгом пригласить Генрика к себе в гости, а сверстники его звали на танцы, которые должны были состояться завтра. Он никому не мог отказать, жалуясь, правда, на боль в ноге.

Опускался тихий деревенский вечер. С мокрых луговин доносилось кваканье лягушек, а в воздухе зазвенели комары. Со стороны какого — то двора слышался собачий вой. В темнеющем небе замигали вечерние звёзды, и из-за горизонта медленно выплыл серп луны. В саду меж деревьев с писком носились друг за другом летучие мыши.

Мерецкие молчали. Никому не хотелось спугнуть настроение, навеянное природой. Одни лишь назойливые комары не давали покоя.

Вошли в дом. Генрик уселся в старое кресло, положив больную ногу на стул. Плохо зажившая рана постоянно напоминала о себе. Луна сквозь застеклённые двери и открытое окно, выходящее в сад, вливала в комнату струи серебристого света. Эдек принёс аккордеон, сел на подоконнике и тихонько стал перебирать клавиши.

— Такое чудесное лето! — тихо произнёс старый Мерецкий. — Жить хочется. Только бы мир был. Как думаешь, после всего того, что пережили, установится мир?

— Да, отец, наверняка. Достаточно уж люди натерпелись: сколько расстреляно, повешено, сожжено в крематориях, обезглавлено! Мир теперь придёт надолго.

Аккордеон в руках Эдека заиграл какую-то задушевную мелодию.

— На следующий год ко мне в гости приедут Тони, Андрей, Сергей, Тамара. Обещали твёрдо. Вот будет радости! Эдзю, сыграй-ка «Тёмную ночь», что-то мне пуща вспомнилась.

И Генрик вполголоса стал подпевать.

Тихо отворились двери. В комнату вошли двое с оружием наизготовку, сильные лучи карманных фонариков ослепили отца и сыновей. Аккордеон замолк на половине топа. Минута выжидающей тишины, а затем топот многочисленных ног. Вошли ещё шестеро вооружённых людей.

— Мерецкие? — спросил один из них.

Отец ответил утвердительно.

— Руки вверх! Стать лицом к стене! — раздалась команда.

Старик встал и задержался у кресла, где сидел Генрик. Эдек, положив аккордеон, стал у окна.

— Я не поднимусь, — спокойно произнёс Генрик, — фашистская рана мне мешает.

Они взглянули на него с издёвкой, приказав поднять руки в кресле.

— Часы, перстни, кольца, бумажники, другие драгоценности! Быстро, быстро! — командовал их старший по кличке Тадеуш. Станистав Внуковский, по прозвищу Псих, из деревни Кежек, что под Сувалками, которому кивнул Тадеуш, принимал бумажники и часы.

Генрик взглядом пересчитал бандитов и взглянул на шкаф. Там лежал его пистолет. До шкафа было три шага.

— Подвода пришла? — спросил Тадеуш одного из бандитов.

— Как раз подъезжает…

В полумраке комнаты, залитой лунным светом, мерцали стволы автоматов, пряжки ремней, орлы с коронами на конфедератках и большие посеребрённые значки с изображением Божьей Матери на груди с надписью «Вольность и независимость — Бог — Честь — Отчизна»[5].

Тадеуш принялся измываться над людьми, взятыми на прицел:

— Эх вы, прихвостни большевистские, защитники коммуны, христопродавцы, против кого идёте?…

— Против фашистов, — спокойно ответил ему Генрик.

Потрясая перед его лицом пистолетом, Тадеуш крикнул:

— А ты присягу АК помнишь?!

— Помню. Я её не нарушил, я сражался с фашистами, а вы?… — всё так же спокойно произнёс Генрик.

— Ты предал её, растоптал, пошёл на службу к большевикам, в коммунию! Ах ты собака! Предатель родины! Армии Крайовой! Бога! Чести! Свободы! — Он замолчал, тяжело переводя дыхание. — Настоящие члены АК сейчас здесь, с нами, в лесах.