В убежище

Через несколько минут Карстен, сияя от радости, приветствовал нас. По-моему, он был благодарен, что мы помешали ему работать. Он провел нас в большую комнату. Я обратил внимание на несколько репродукций на стене Брейгель и Гойя, типичных для своеобразных интересов нашего хозяина. В основном же стены были заняты книжными полками. У окна стоял дубовый письменный стол, очень большой и старый. На столе находились весьма характерные предметы: нож для бумаг в виде кривой арабской сабли, маленькая позолоченная статуэтка сфинкса, исполнявшая прозаическую функцию пресс-папье, несколько ручек в деревянном стакане со старинными рунами и большая, массивная пепельница в виде черепа. Множество окурков свидетельствовало о том, что сочинительство идет полным ходом. Посреди лежала толстая раскрытая книга. Я заглянул в нее: «Неведомое»!

— Сказочно богатый материал, — прокомментировал Карстен. — Здесь собрано более полусотни оккультных опытов с научным анализом. Этого материала мне хватит на десять новых книг.

— Ты за деревьями не видишь леса, — заметил я. — Тут, у тебя под носом, творятся самые невероятные вещи. Зачем рыться в книгах, когда жизнь предоставляет тебе такой материал?

И я рассказал про историю с комодом. Карстен мгновенно воспламенился:

— А разве я вам не говорил? Ну, какие еще нужны доказательства, чтобы заставить нашего американца поверить своим собственным глазам? Подобные люди попросту не хотят видеть! Против глупости…

— Против госпожи Глупости бессмысленно бороться даже писателям, — прервал его Танкред и повалился на мягкую софу. — О Великий и Ужасный, о Сын Луны, друг и брат всех оборотней и мертвецов! Мы усталые путники, пришедшие искать защиты и справедливости под твоим кровом — дай же нам выпить.

Йерн подал бокалы и бутылку клубного портвейна.

— Расскажи нам про Пале, Карстен! — требовательно попросила Эбба.

— И про Лиззи! — присоединилась к ней Моника, пригубив бокал.

— Про Пале я знаю немногим больше, чем вы, — сказал Йерн. — Весьма загадочная личность. Насколько мне известно, он о себе ничего не рассказывает, за исключением того, что много лет прожил в Америке и вроде бы был там священником. Он не доверился даже собственной жене… А Лиззи я знаю довольно давно, около года. Грустная история… Родители умерли, когда ей было тринадцать лет. Сначала ее взяли к себе одни родственники, потом другие, потом третьи — странные люди! С одной стороны, общими усилиями они вырастили девочку, но с другой стороны — знаете эту манеру требовать благодарности за добро? Ей вечно давали понять, что каждое платьице, каждый кусок она получает из милости. Конечно, они небогаты, но эта душевная черствость меня поражает. В прошлом году я встретил ее в Лиллезунде у знакомых. Оказалось: она их племянница… Короче, Золушка наших дней.

— А мне показалось, она напоминает героинь Ибсена: создается впечатление, будто у нее какая-то тяжесть на душе… — заметил я. — Но выглядит, впрочем, очаровательно. Сколько ей лет, не знаешь?

— Двадцать один. Между прочим, она умница и очень интеллигентный человек. И давно нашла бы нормальную работу, если бы не ее родственнички…

— «Каждый гражданин, достигший восемнадцатилетнего возраста, имеет право самостоятельно принимать решение о начале трудовой деятельности», — не без удовольствия процитировал я. — «Норвежское право», параграф пятнадцатый, комментарий Рагнара Кнопа.

— Ну и что? Они ей все уши прожужжали про чувство долга перед родными, да про то, какие они все больные и немощные. Она по характеру мягкий, уступчивый человек, вот и жила как девочка на побегушках… И тут появляется Пале. Он ее увидел в продуктовой лавочке. Прошлой весной, в апреле. Поговорил с ней… и произвел на нее колоссальное впечатление. Она вообще очень впечатлительна. И чрезвычайно доверчива… И вот, он предлагает ей место — домоправительницы в его скромном холостом хозяйстве. И она соглашается… Конечно, это был шанс встать на собственные ноги. Он побеседовал с ее родственниками, уломал их кажется, они клюнули на деньги. Короче, он вырвал ее из этой семьи. Она переехала на Хайландет. И вот, не прошло и месяца, как они уже женаты… Как видно, американский напор и американские темпы не чужды даже теологам.

Закончив рассказ, Карстен выпил свой бокал.

— Но видно же невооруженным глазом: этот Пале ее угнетает не меньше тех, прежних! — Моника высказала мои собственные мысли. — Она мне глубоко симпатична, но эта пара производит, по меньшей мере, странное впечатление. Она целиком и полностью от него зависит. Больше того, она явно под его влиянием. Когда-нибудь она очень пожалеет об этом замужестве… Мне, во всяком случае, этот Пале совсем не понравился. В нем есть что-то фальшивое, противоестественное — и потом, эти его отвратительные рассказы про сатанизм и черную мессу! Не говоря уже о наружности.

— А что? — с любопытством спросила Эбба.

— Старый сластолюбец! Представь себе карикатуру на развратного средневекового монаха…