В ударном порядке

А она про заказъ какъ-то разузнала – ладно! Съѣздила куда-то, ни единая душа не знала. Пиръ, гости… показываютъ подарки, – совсѣмъ недавно было. Отъ Марьи Тимофевны Василію Поликарпычу подарка нѣту! Ну, дивятся. И Василій Поликарпычъ какой-то не свой ходитъ. Она ему – «ужъ прости, забыла!» А онъ всегда деликатный: «ну, что ты, Манюша… ты у меня подарокъ!» А самъ разстроенъ. Все помню, хоть здорово я тогда урѣзалъ. Съ протодіакономъ мы тогда за «русскую славу» пили, на войну я ѣхалъ.

Подходитъ ужинъ. Ну, ужъ… разсказывать не буду. Всего было. Пріѣхалъ самъ вице-губернаторъ, – понятно, и исправникъ… Передъ сладкимъ протодіаконъ разодралъ такого… ей-богу, лопнуло въ коридорѣ стекло у лампы! «Многая лѣт-та-а-а…»! Одну старушку изъ-за стола подъ руки выводили, на мозгъ ей пало! Знаете, какъ у лошадей «оглумъ» бываетъ?… И вотъ, какъ музыканты протрубили, – двери настежъ, и вносятъ двое… Подъ розовой кисейкой, на столъ, на середку ставятъ! Ну, всѣ, понятно… Перед «молодыми». Встала Марья Тимофевна, во флеръ-д'оранжъ, – лицо – какъ старинная царица… или, будто, Марѳа Посадница! Черты у ней – старое серебро на перламутрѣ!! Влюбиться можно. И вотъ, подымаетъ она кисейку… – ивовая корзина, а въ ней и цвѣтная тебѣ капуста, и редиска молодая, и молодой картофель, и – «огурчики зелены», верхомъ! А по-середкѣ – портретъ самой Марьи Тимофевны, во флеръ-дʹоранжѣ. И все это, до корзины, – изъ марципана, чудеснѣйшей работы, отъ Абрикосова Сыновей! Какъ увидалъ это Василій Поликарпычъ, поднялся, такъ это часто-часто затеребилъ бородку, голову такъ вотъ, бочкомъ да кверху, приложилъ къ щекѣ руку да какъ говорочкомъ пуститъ, бывалое… «О-гурчики зелены!..» И заплакалъ, обнялъ Марью Тимофевну, подъ крики.

Смотрю, какъ поднялся протодьяконъ, здорово былъ въ зарядѣ… и давай орать: «сельди га-лански… ма-рожено… ха-ро-о-ши!..» Всѣхъ уложилъ врастяжку. Подошелъ къ Марьѣ Тимофевнѣ, кричитъ: «берите ее в министры! У насъ министры не быстры!» А тутъ вице-губернаторъ!.. Ну, ничего, смѣялся. А потомъ комплиментъ Василію Поликарпычу преподнесъ. Вынулъ его изъ-за стола, какъ ребенка, на руки взялъ, помните, какъ въ «Соборянахъ»… – поцѣловалъ осторожно и возгласилъ: «твоей головой, Вася, всякую стѣну прошибить можно!»

Все о нихъ разсказывать если, – романъ выйдетъ. Пиши – Россія!

Помните, конечно, какъ дѣвки наши или молодухи ягоды по дачамъ продавали? Голосъ пѣвучий, мягкій, малиновый, грудной. Красавцы какія попадались! Стоитъ за рѣшеткой, бѣленькая, цвѣтной платочекъ, съ рѣшотами клубники или малины, сама малинка. – «Не возьмете, барыня, малинки? Садовая, усанка… хорошая малинка?…» Такимъ шелковымъ говоркомъ стелетъ, какъ мѣхъ лисій. Не то, что парень – трубой выводитъ, хоронитъ будто: – «садова мали-на-а!..» Другая попадется – сливками обольетъ, – глазами – лаской, ситцевая бабенка наша, сама малина со сливками! На нашемъ сѣверѣ ягодки попадаются такі-я!.. И глаза, и губы… – цвѣты – сады! Помните – «Въ саду ягода-малинка подъ закрытіемъ росла…»? Такая и была Марья Тимофевна наша, Маша-ярославка, ягодная Маша. Вся изъ русскаго сада вышла. Должно быть, была красавица. Я ее помню уже пожилою, вальяжною, боярыней. Отецъ говорилъ: «была первый сортъ, навырѣзъ».

Свѣтлая, глаза съ синевой, бѣлолицая, и застѣнчива, и бойка, и тиха, и жарка… Ма-ша!

Привезли ее, сироту, въ Москву, къ теткѣ, – ягодами торговала тетка на Смоленскомъ рынкѣ. И пошла она носить ягоды по дачамъ, со всякою овощею, по сезону. А зимой – съ мороженой навагой, на салазкахъ, съ мерзлыми карасями, – стучатъ-то, какъ камни! – съ мочеными яблочками, съ клюквой. Пѣшая всегда, и въ дождь – и въ ведро, и въ метель. И по грязи. Ночами ходила за товаромъ, изъ садовъ прямо забирала, – днями напрашивалась по дачамъ, у заборовъ. Ее скоро признали, полюбили, – ярославку, «ягодную Машу», – такъ и звали.

Сколько соблазновъ было! «Прошла чистою ягодой, – не помялась, не подмокла!» – шутилъ, бывало, Василій Поликарпычъ. Кому и знать-то? Скажетъ, а Марья Тимофевна закраснѣетъ. Смотрѣтъ пріятно. Стыдливая красота… – теперь не встрѣтишь, по опыту ужъ знаю. И сама, и товаръ, – всегда на-совѣсть.

Скоро бокъ-о-бокъ съ нею стали встрѣчать парня-ярославца, съ лоткомъ, съ корзиной на головѣ, съ телѣжкой, – веселаго, разбитнаго, умѣвшаго говорить подъ пѣсни. Онъ такъ и сыпалъ: – «Ваше сіятельство, выше степенство, ваша милость… сударыня-барышня… да вы глазками поглядите, зубками надкусите!..» – прикидывая мѣтко, кому какъ впору. Подъ его пѣвучую игру торговца, за его свѣжесть и пригожесть, за бѣлые его зубы, – смѣющимся горошкомъ, – любили у него покупать дамы: онъ приносилъ веселье.