В вихре пепла

– Твои родители в гости звали ты поедешь? – веду отрицательно головой, бесцельно пялясь в экран телевизора, по которому уже тысячный раз подряд крутят «иронию судьбы». – Может, второго числа на турбазу съездим? Или на городскую елку там ледовый городок построили? – не отвечая, жму плечами, мне все равно. Мне не хочется никого видеть, никуда ехать, мне хочется сдохнуть и ничего не чувствовать, ну или как минимум чтобы меня сейчас никто не трогал, просто все оставили в покое, но Баталов не унимается, – у тебя до какого числа выходные? – Я уволилась, – Костя, наконец, замолкает, я все также сидя на диване, не отвожу взгляда от происходящего на экране, в действительности не видя ничего перед собой. Все мои мысли поглощены Егором. «Заявление по-собственному все еще лежит в верхнем ящике моего стола. Поставь дату» мое сообщение, отправленное ранним утром, так и осталось неотвеченным и я понимаю, что это правильно, он принял ситуацию, он понимает, что нет шансов, что совесть и чувство вины не даст спокойно жить. Мы будем просто сжирать себя изнутри день за днем, пока просто не возненавидим друг друга и самих себя. Головой я все понимаю, но сердцу это не объяснить оно стенает в груди, сдавливая до боли грудную клетку и от этого хочется лезть на стены. – Мам, можно я посмотрю Шрека? – Мишка залез ко мне на колени и обняв за шею, прижался к моей груди. – Конечно, – обняла сына, поцеловав в макушку и потянулась за пультом, чтобы переключить канал. Только спустя час я заставила себя встать, пойти на кухню нарезать пару простых салатов и поставить в духовку картошку с мясом. Впереди новогодняя ночь. На большее я была не способна. Пока готовилось горячее набросила пуховик и вышла на террасу вытаскивая сигарету и закуривая не чувствуя ни противного вкуса никотина, ни холода зимнего вечера. Костя вышел следом. – Что будешь делать после новогодних праздников? – Искать работу. – Это важно для тебя? Меня повысили неделю назад, зарплата теперь будет больше. У нас нет необходимости в твоей работе. – Нет больше «нас». Все изменилось. – Ты моя жена и тут не изменилось ничего. – Костя… – Так бывает, сиюминутное увлечение, новые эмоции, в этом есть и моя вина. Давай сделаем вид, что ничего не было и будем жить как раньше. – Не будет уже как раньше, неужели ты не понимаешь. – Значит, будет по-новому. Начнем все заново, постепенно, не будем торопиться. Хочешь? – я затушила сигарету не в силах подавить горькую усмешку, скрыть ее от него, – я ведь правильно понял твой уход с завода? – я перевожу на него взгляд и смотрю в его глаза. Я не готова озвучивать то, что воет внутри, только не ему, но все читается в моем взгляде и он понимает, – не отвечай сейчас ничего. Подумай. Хорошо? – он тушит свою сигарету и заходит в дом, а я, на мгновение, сжав веки от новой порции боли, снова достаю пачку, закуривая вторую. *** – Такими темпами придется еще одну машину чурок заказывать, – произнесла мама, посмотрев в окно, Егор снова рубил дрова. Десятого января выписали Дашку с больницы, и мы сразу уехали к моей матери, и он все время только и делал что пил, рубил дрова, и чистил снег. Залил детям горку во дворе, хотя Дашке еще нельзя было долго находиться на улице, обшил новой вагонкой предбанник. Переделал почти все, что только можно по дому, все до чего только можно было добраться в это время года. – Опять с ума сходит. Когда же это закончится, – не сдержавшись, со злостью бросила на стол полотенце, отводя взгляд от окна и помешивая в кастрюле суп. – Ее вытравливает, – тихий голос матери отозвался набатным звоном в сознании, я не скрывая злобы от одного упоминания этой женщины, с упреком взглянула на мать, – но вместо понимания встретила твердый взгляд и неожиданное: – отпусти его, Ир. – Мам! – внутренний взрыв, который невозможно подавить, и непонимание. Она как никто должна была меня понять, но она неожиданно встала на сторону Егора и это выбило землю из-под моих ног. – Отпусти, он уже не с тобой, не твое уже, понимаешь. – Я люблю его! – Если любишь, то отпустишь. Ты с ним в постель ложишься, а он о ней думает. – Забудет. – Нет, – тихое, почти неслышное прозвучало как контрольный выстрел, такое же безапелляционное и не поддающееся исправлению, а мама просто вышла из кухни. Костя Прошло уже больше двух месяцев и мне начинало казаться, что Женя была права, невозможно было повернуть назад, даже видимость что все по-старому было сделать невозможно, потому что она изменилась. Мы жили словно соседи, только все чаще заставал ее среди ночи одну сидящей на кухне в кромешной темноте с чашкой давно остывшего чая, она все больше замыкалась в себе и почти ни с кем не общалась. Пару раз приходила Светка соседка, но Женя была безучастна к разговорам, с родителями и со мной она тоже почти не разговаривала, только по необходимости. Единственным человеком кто мог ее разговорить, была Наташка, после ее приходов Женя хоть ненадолго словно оживала, но этого хватало лишь на пару дней. Я всеми силами пытался повлиять на ситуацию, приглашал ее в кафе, ресторан, театр, кино, но она всегда отказывалась и я уже просто не знал, что делать, с какой стороны зайти, как найти нужный ключ. Я переступил через все произошедшее, не напоминал, не упрекал, не злорадствовал, я прикладывал все усилия, чтобы сохранить то, что еще у нас осталось, только ей было на это наплевать. Восьмого марта мы возвращались от ее родителей, ездили поздравлять тещу с международным женским днем, только припарковал машину у ворот, как к дому подъехал автомобиль доставки. – Добрый вечер! А я могу увидеть Баталову Евгению Маратовну, – произнес курьер, заглянув в квитанцию в своих руках. – Это я, – она отозвалась, оборачиваясь, подходя к нему ближе. – Распишитесь, пожалуйста, – он протянул Жене планшетку, а после вытащил из машины огромный букет красных роз и какую-то коробочку и при одном виде этих вещей, внутри меня вспыхнула пожирающая все на своем пути, волна ярости. Мне не надо было говорить от кого это, я уже и так все понял, и по апломбу подарка и по тому, как загорелся ее взгляд, словно в нее заново вдохнули жизнь. Злость затопила каждую клетку в теле, заставляя сжать зубы, парализуя тело и мысли, еле заставил себя отвернуться, и не вырвать все это из ее рук. Завел сына в дом, помог ему раздеться, а сам снова вышел на улицу, видя, как она дрожащими пальцами, достает из футляра тонкую золотую цепочку с подвеской в виде двух лебедей. *** «Спасибо» неверными пальцами набрав сообщение, нажимаю отправить, не надеясь на ответ, и входящий звонок срывает вдох, лишая воздуха, потому что на дисплее его номер. – Привет, – произношу, принимая вызов, не веря, что не забыл, что все еще не остыло. – Рад, что понравилось, – такой желанный голос без которого казалось не жила, не дышала и ком подступил к горлу, – я забираю тебя у него, приеду завтра. Ты не против? – и мне показалось, что мир остановился, что я умерла и воскресла в один момент. – Не против, – тихо, от перехватившего дыхания, и слезы неконтролируемым градом по лицу, и губам растянувшихся в улыбке. – Собери вещи свои и сына. А с Баталовым я сам поговорю. – Егор… – мне хочется сказать, что я люблю его, но я плачу, впервые плачу от переполняющих меня эмоций радости. – Выйдешь за меня? – Да. – Это все что я хотел услышать. Люблю тебя. – И я. *** – Хватит Ир, не надо играть на чувстве вины. Да я виноват перед тобой и всю жизнь мне с этим жить, но пользоваться и манипулировать этим не надо, – она снова это делала, снова тыкала меня в факт моей неверности, это происходило регулярно и подплеталось к любой ситуации. Я понимал, что ее боль не утихла, но она словно и не хотела, чтобы стало легче, каждый раз, будто специально нажимала на больную мозоль, о которой и так невозможно было забыть. – Ты только и делаешь целыми днями, что пьешь и рубишь эти проклятые чурки. Мне кажется, я уже во сне этот звук слышу. Сколько можно? – Я сегодня пил? – Нет. – Я хоть раз был при детях пьян? Они хоть раз видели меня в неадекватном состоянии? – но вместо ответа Ира потупляет взгляд. – Ну? – Нет. – Тогда какие ко мне вопросы? Ты хотела сохранить семью, и я пытался это сделать, но скакать вокруг тебя с виноватым лицом на задних лапках я не буду,– разворачиваюсь, чтобы уйти и собрать свои вещи, надо заканчивать это, это не семья, это фарс. Даже Ирина мать это поняла… «теперь будете всю жизнь вот так мучиться. Оба выть от боли и нелюбви будете, каждый по-своему конечно, только суть одна. Счастья не будет, – неожиданно произнесла теща, выйдя во двор, под предлогом вытрясти коврик. – Дети, Нина Александровна, как оказалось это многое определяет, – ответил, сильнее затянувшись сигаретой. – Ладно, Ирка, дурная, а ты неужели не понимаешь, дети вырастают, а время ты вспять не повернешь. Промаешься так полжизни, а потом локти кусать будешь. – Не того жалеете Нина Александровна. Вам дочь от такого поддонка как я защищать надо, – усмехнулся, выпустив дым, но она лишь покачала головой, подойдя ближе. – Я жизнь прожила, я знаю что дальше, ты уже на Иру волком смотришь, а потом срываться начнешь, ты хочешь, чтобы это девочки запомнили? Или как их отец медленно спивается? Так и это может быть. Сам-то чувствуешь, что границы потихоньку стираются? – а потом, поравнявшись со мной, добавила: – не мучай не ее, не себя. Жалко мне вас обоих». – Егор, – Ира, вцепившись в мой локоть, заставляет обернуться. – Я уезжаю, – произношу уже без тени сожаления и сомнений. – К ней? – глаза в глаза и я подвожу черту. – Да, – она словно ежится под моим взглядом и разжимает пальцы, отпуская мою руку. Мне не хочется ее обижать, не хочется видеть ее слезы, но так будет лучше.