В водовороте

- А скажи мне, моя милая, - начал он, - кто бывает у Елены Николаевны в гостях?..

- Кто, барин, бывает-с?.. Я не знаю-с!.. - отвечала было на первых порах Марфуша.

- Как же ты не знаешь?.. Поди-ка ты сюда ко мне!

Марфуша подошла к нему.

- На тебе на чай! Я давно хотел тебе дать, - продолжал Елпидифор Мартыныч, подавая ей рубль серебром.

Та, приняв этот рубль, поцеловала у Елпидифора Мартыныча руку, который с удовольствием позволил ей это сделать.

- Ну, а не ходят ли к Елене Николаевне разные барышни молоденькие... девицы небогатенькие? - сказал он.

- Нет, барин, не ходят-с! - отвечала Марфуша.

- А из мужчин кто же бывает у ней? - допытывался Елпидифор Мартыныч.

- Из мужчин-с, горничная Елены Николаевны сказывала, у них только и бывает этот Николай Гаврилыч...

- Так... так... Оглоблин это! - подхватил Елпидифор Мартыныч.

- Оглоблин-с!.. Потом этот поляк!.. Уж не помню, барин, фамилию...

- Жуквич! - напомнил ей Елпидифор Мартыныч.

- Жуквич, барин, Жуквич! - воскликнула Марфуша.

- Это тот злодей, что стрелялся с князем? - спросила Елизавета Петровна по-французски Елпидифора Мартыныча и спросила очень хорошим французским языком.

- Oui, c'est lui!* - отвечал он ей тоже по-французски, но только черт знает как произнося. - И что же, они любезничают с барышней? - обратился он снова к Марфуше.

______________

* Да, это он! (франц.).

- Любезничают-с! - отвечала та, усмехаясь.

- А который же больше?

- Да оба, барин, любезничают! - проговорила Марфуша и окончательно засмеялась.

- А сама барышня, однако, с которым больше любезна? - спрашивал Елпидифор Мартыныч.

Марфуша при этом взглянула на Елизавету Петровну, как бы спрашивая, может ли она все говорить.

- Говори, если что знаешь! - сказала та в ответ на этот взгляд.

- С поляком, надо быть, барин, больше! - начала Марфуша. - Он красивый такой из себя, а Николай Гаврилыч - этот нехорош-с!.. Губошлеп!.. В доме так его и зовут: "Губошлеп, говорят, генеральский идет!".

- Именно, губошлеп!.. Именно! - подтвердил, усмехаясь, Елпидифор Мартыныч.

- Я вам говорила, - сказала Елизавета Петровна опять по-французски Елпидифору Мартынычу, - что у Елены непременно с господином поляком что-нибудь да есть!

- Oui, c'est vrai!.. Il est quelque chose!* - отвечал и он ей бог знает что уж такое.

______________

* Да, это верно!.. Есть кое-что! (франц.).

- Ну, ты ступай! - разрешила Елизавета Петровна Марфуше.

Та ушла.

- Il est quelque chose! Il est! - повторил еще раз свою фразу Елпидифор Мартыныч.

* * *

Князь после болезни своей очень постарел и похудел; стан его сгорбился, взгляд был постоянно какой-то мрачный, беспокойный, блуждающий и озирающийся кругом. Удар, нанесенный князю поступком Елены, был слишком неожидан для него: он мог предполагать очень много дурного для себя на свете, только не это. Князь считал Елену с пылким и, пожалуй, очень дурным характером, способною, в минуты досады и ревности, наговорить самых обидных и оскорбительных вещей; но чтоб она не любила его нисколько, - он не думал... И его в этом случае поражало не столько то, что Елена ушла от него и бросила его, как то, что она после, в продолжение всей его болезни, ни разу не заехала к нему проведать его. Так поступать можно только или в отношении злейшего врага своего, или вследствие своей собственной, личной ветрености и даже некоторой развращенности, но то и другое предполагать в Елене для князя было тяжело!.. "Кому же после этого верить? В ком видеть хоть сколько-нибудь порядочного человека или женщину?" - спрашивал он сам себя и при этом невольно припоминал слова Миклакова, который как-то раз доказывал ему, что тот, кто не хочет обманываться в людях, должен непременно со всяким человеком действовать юридически и нравственно так, как бы он действовал с величайшим подлецом в мире. Слова эти начали казаться князю величайшею истиной. Склонный и прежде к скептическому взгляду, он теперь стал окончательно всех почти ненавидеть, со всеми скучать, никому не доверять; не говоря уже о родных, которые первое время болезни князя вздумали было навещать его и которых он обыкновенно дерзостью встречал и дерзостью провожал, даже в прислуге своей князь начал подозревать каких-то врагов своих, и один только Елпидифор Мартыныч день ото дня все более и более получал доверия от него; но зато старик и поработал для этого: в продолжение всего тяжкого состояния болезни князя Елпидифор Мартыныч только на короткое время уезжал от него на практику, а потом снова к нему возвращался и даже проводил у него иногда целые ночи. Когда князю сделалось, наконец, получше, Елпидифор Мартыныч однажды остался обедать у него. Князь, сев за стол и попробовав суп, вдруг отодвинул от себя тарелку и не стал больше есть.

- Это точно с ядом! - проговорил как бы невольно сам с собою князь.