В водовороте

Тот поехал. Елпидифор Мартыныч пошел к княгине и начал ее спиртом и холодной водой приводить в чувство.

Она, наконец, опомнилась.

- Где он? Где он? - заговорила она почти помешанным голосом и с каким-то безумным жестом откидывая рукою волосы назад за ухо.

- Да ничего, матушка, ничего! - говорил Елпидифор Мартыныч, очень хорошо понимая, что княгиня немножко притворяется.

- Ах, его убили, убили!.. Их всех арестовать надо!.. Это убила его Жиглинская!.. Пусть ее в острог посадят! - сумасшествовала княгиня.

- Разумеется, посадят! - не спорил с ней Елпидифор Мартыныч. - А вот погодите, я вам амигдалину пропишу; погодите, матушка! - присовокупил он и сел писать рецепт, но у него до того при этом дрожала рука, что он едва в состоянии был начертать буквы.

Между тем камердинер привез барона и привел его прямо в кабинет.

- Боже мой, боже мой! - воскликнул тот, взглянув на труп князя. - Но когда же это случилось? - обратился он к камердинеру, который не успел ему дорогой рассказать всего происшедшего.

- Да только что барыня уехала, вдруг я слышу - бац!.. Вбегаю и вижу... - пояснил тот ему.

Барон покачал головою и стал осматривать комнату. Прежде всего он на письменном столе увидал записку, писанную рукою князя, которая была очень коротка: "Я сам убил себя; прошу с точностью исполнить мое завещание". Около записки барон увидал и завещание. Он прочел его и, видимо, смутился.

- Нельзя ли позвать ко мне вашего управляющего? - проговорил он.

Камердинер послал одного из лакеев за управляющим.

Барон между тем продолжал делать осмотр. Тут же на столе, невдалеке, он увидел ящик от пистолетов с открытою крышкой, на которой виднелись какие-то написанные слова. Он невольно ими заинтересовался и прочел, а прочтя, усмехнулся и пожал плечами.

Вошел управляющий, весь бледный и тоже уже слышавший о страшном случае.

- Князь оставил завещание после себя, - начал барон официальным и несколько даже строгим голосом, - а потому нужно знать, сколько у него недвижимого имения.

- Как это сказать вдруг, ваше превосходительство!.. - отвечал управляющий, немного уже и струсив.

- Ну, то есть, примерно, на годовой доход? - произнес барон еще строже.

- Тысяч на двадцать пять годового дохода еще осталось.

- Можете идти! - сказал ему барон.

Управляющий вышел из кабинета на цыпочках.

Барон в этом случае, кажется, интересовался узнать, сколько достанется еще княгине после мужа и что не мною ли очень отошло к незаконнорожденному сыну князя.

Вскоре затем к нему вошел Елпидифор Мартыныч.

- Что княгиня, - вы у нее были? - спросил барон.

- Все у нее был.

- К ней, вероятно, нельзя войти?

- Нет, она вся расшнурована, распущена!.. Все требует, чтобы убийц князя арестовали!

- Каких убийц? Он сам себя убил. Вот записка его о том и вот ящик от пистолетов с интересною надписью! - проговорил барон, показывая Елпидифору Мартынычу то и другое.

Елпидифор Мартыныч прочел записку и надпись на крышке ящика.

- К-ха! Сумасшествие от любви! - проговорил он. - Целый разряд такого рода сумасшедших есть; у нас в медицине так они и называются: сумасшедшие от любви.

- Есть такие? - спросил с любопытством барон.

- Есть! - подтвердил Елпидифор Мартыныч.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Целый год княгиня носила по мужу глубокий траур. Она каждую неделю ездила на его могилу и служила панихиды. Главным образом ее убивало воспоминание о насильственной смерти князя, в которой княгиня считала себя отчасти виновною тем, что уехала из дому, когда видела, что князь был такой странный и расстроенный. Все именитые родные князя оказали ей неподдельное участие и целыми вереницами посещали ее. Княгиня принимала их, со слезами на глазах благодарила, но сама у них бывать наотрез отказывалась, говоря, что она никогда не жила для света, а теперь и тем паче. Из посторонних у нее бывал только Елпидифор Мартыныч, наблюдавший за ее здоровьем, и барон, который ей необходим был тем, что устраивал ее дела по наследству от мужа, в чем княгиня, разумеется, ничего не понимала да и заботиться об этом много не хотела, потому что сама думала скоро пойти вслед за князем.

В первый раз в общество княгиня выехала по довольно экстренному случаю: барон, получив то почетное назначение, которого ожидал, не преминул сейчас же училище, основанное Анною Юрьевной, взять под свое попечительство. Испросив для него совершенно новый и гораздо более строгий устав, он приехал в одно утро к княгине и велел к себе вызвать г-жу Петицкую, которая в этот год еще больше поблекла, постоянно мучимая мыслью, что и в любимой ею Москве она никак и ничем не может улучшить свое положение и всю жизнь поэтому должна оставаться в зависимости. Когда Петицкая вышла к барону, то он просил ее присесть, видимо, приготовляясь повести с нею довольно продолжительный и серьезный разговор.

- Я к вам, madame Петицкая, с некоторым предложением.

Петицкая при этом потупила глаза и скромно приготовилась слушать.